Главная / Красота / История создания и анализ романа «Мы» Замятина Е.И

История создания и анализ романа «Мы» Замятина Е.И

Евгений Иванович Замятин

Запись 1-я

Конспект:

Объявление. Мудрейшая из линий. Поэма

Я просто списываю – слово в слово – то, что сегодня напечатано в Государственной Газете:

«Через 120 дней заканчивается постройка ИНТЕГРАЛА. Близок великий, исторический час, когда первый ИНТЕГРАЛ взовьется в мировое пространство. Тысячу лет тому назад ваши героические предки покорили власти Единого Государства весь земной шар. Вам предстоит еще более славный подвиг: стеклянным, электрическим, огнедышащим ИНТЕГРАЛОМ проинтегрировать бесконечное уравнение Вселенной. Вам предстоит благодетельному игу разума подчинить неведомые существа, обитающие на иных планетах – быть может, еще в диком состоянии свободы. Если они не поймут, что мы несем им математически безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми. Но прежде оружия мы испытаем слово.

От имени Благодетеля объявляется всем нумерам Единого Государства:

Всякий, кто чувствует себя в силах, обязан составлять трактаты, поэмы, манифесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого Государства.

Это будет первый груз, который понесет ИНТЕГРАЛ.

Да здравствует Единое Государство, да здравствуют нумера, да здравствует Благодетель!»

Я пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Да: проинтегрировать грандиозное вселенское уравнение. Да: разогнать дикую кривую, выпрямить ее по касательной – асимптоте – по прямой. Потому что линия Единого Государства – это прямая. Великая, божественная, точная, мудрая прямая – мудрейшая из линий…

Я, Д-503, строитель «Интеграла», – я только один из математиков Единого Государства. Мое привычное к цифрам перо не в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю – точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет – верю и знаю.

Я пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Вероятно, это похоже на то, что испытывает женщина, когда впервые услышит в себе пульс нового, еще крошечного, слепого человечка. Это я и одновременно не я. И долгие месяцы надо будет питать его своим соком, своей кровью, а потом – с болью оторвать его от себя и положить к ногам Единого Государства.

Но я готов, так же как каждый, или почти каждый, из нас. Я готов.

Запись 2-я

Конспект:

Балет. Квадратная гармония. Икс

Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы – ежеминутно проводишь по ним языком – и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить.

Но зато небо! Синее, не испорченное ни единым облаком (до чего были дики вкусы у древних, если их поэтов могли вдохновлять эти нелепые, безалаберные, глупотолкущиеся кучи пара). Я люблю – уверен, не ошибусь, если скажу: мы любим только такое вот, стерильное, безукоризненное небо. В такие дни весь мир отлит из того же самого незыблемого, вечного стекла, как и Зеленая Стена, как и все наши постройки. В такие дни видишь самую синюю глубь вещей, какие-то неведомые дотоле, изумительные их уравнения – видишь в чем-нибудь таком самом привычном, ежедневном.

Ну, вот хоть бы это. Нынче утром был я на эллинге, где строится «Интеграл», и вдруг увидел станки: с закрытыми глазами, самозабвенно, кружились шары регуляторов; мотыли, сверкая, сгибались вправо и влево; гордо покачивал плечами балансир; в такт неслышной музыке приседало долото долбежного станка. Я вдруг увидел всю красоту этого грандиозного машинного балета, залитого легким голубым солнцем.

И дальше сам с собою: почему красиво? Почему танец красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчиненности, идеальной несвободе. И если верно, что наши предки отдавались танцу в самые вдохновенные моменты своей жизни (религиозные мистерии, военные парады), то это значит только одно: инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку, и мы в теперешней нашей жизни – только сознательно…

Кончить придется после: щелкнул нумератор. Я подымаю глаза: О-90, конечно. И через полминуты она сама будет здесь: за мной на прогулку.

Милая О! – мне всегда это казалось – что она похожа на свое имя: сантиметров на 10 ниже Материнской Нормы – и оттого вся кругло обточенная, и розовое О – рот – раскрыт навстречу каждому моему слову. И еще: круглая, пухлая складочка на запястье руки – такие бывают у детей.

Когда она вошла, еще вовсю во мне гудел логический маховик, и я по инерции заговорил о только что установленной мною формуле, куда входили и мы все, и машины, и танец.

– Чудесно. Не правда ли? – спросил я.

– Да, чудесно. Весна, – розово улыбнулась мне О-90.

Ну вот, не угодно ли: весна… Она – о весне. Женщины… Я замолчал.

Внизу. Проспект полон: в такую погоду послеобеденный личный час мы обычно тратим на дополнительную прогулку. Как всегда, Музыкальный Завод всеми своими трубами пел Марш Единого Государства. Мерными рядами, по четыре, восторженно отбивая такт, шли нумера – сотни, тысячи нумеров, в голубоватых юнифах, с золотыми бляхами на груди – государственный нумер каждого и каждой. И я – мы, четверо, – одна из бесчисленных волн в этом могучем потоке. Слева от меня О-90 (если бы это писал один из моих волосатых предков лет тысячу назад, он, вероятно, назвал бы ее этим смешным словом «моя»); справа – два каких-то незнакомых нумера, женский и мужской.

Блаженно-синее небо, крошечные детские солнца в каждой из блях, не омраченные безумием мыслей лица… Лучи – понимаете: все из какой-то единой, лучистой, улыбающейся материи. А медные такты: «Тра-та-та-там. Тра-та-та-там», эти сверкающие на солнце медные ступени, и с каждой ступенью – вы поднимаетесь все выше, в головокружительную синеву…

И вот, так же как это было утром, на эллинге, я опять увидел, будто только вот сейчас первый раз в жизни, увидел все: непреложные прямые улицы, брызжущее лучами стекло мостовых, божественные параллелепипеды прозрачных жилищ, квадратную гармонию серо-голубых шеренг. И так: будто не целые поколения, а я – именно я – победил старого Бога и старую жизнь, именно я создал все это, и я как башня, я боюсь двинуть локтем, чтобы не посыпались осколки стен, куполов, машин…

Антиутопия является совершенно особым жанром литературы. С одной стороны, это описание мира, которого просто не может существовать: мира жестокого, нетерпимого к проявлению человеческой индивидуальности. С другой же - обыкновенная жизнь без каких-нибудь фантастических элементов, только на бумаге. И от такой похожести на нашу с вами действительность порой становится немного страшно…

Таков роман, который написал русский писатель Евгений Замятин, «Мы». Он стал первым, кто создал подобного рода произведение. Великий Олдос Хаксли вместе с Джорджем Оруэллом стали его последователями.

Замятин, «Мы». Краткое содержание произведения

Роман написан в форме дневника, который ведет гражданин Единого Государства. Имя его - Д-503. Точнее, это его «нумер». Имен здесь нет, ведь даже они могут повлиять на что так порицает Благодетель - всемогущий и всезнающий правитель.

Из первых дневниковых записей мы узнаем об устройстве жизни в Едином Государстве. Все здесь носят одинаковую одежду - юнифы, и лишь цвет их идентифицирует пол. На каждом написан его нумер. По сути, люди, живущие здесь, и гражданами не являются: все так и зовут друг друга - нумерами.

Стоит отметить, что написал Замятин «Мы», краткое содержание которого мы сейчас рассматриваем, в 1920 году. Поскольку в романе четко прослеживается параллель с советской действительностью, книгу, естественно, при жизни писателя в нашей стране не издали.

Далее мы узнаем, что Д-503 - один из талантливых ученых, великий математик, который, как и многие другие жители Единого Государства, трудится над созданием ИНТЕГРАЛА - космического корабля, который в скором будущем должен будет вместе с экипажем отправиться на исследование далеких планет. Написал Замятин «Мы», краткое содержание которого вы сейчас читаете, так, что невозможно не поверить в ужасающее Единое Государство огорожено Зеленой Стеной, за которой живут так называемые дикари - люди, оставшиеся там после Великой Двухсотлетней войны.

Все здесь имеют возможность половых отношений с любым другим нумером противоположного пола - нужно лишь взять специальный розовый талон. Чаще всего Д-503 встречается с О-90 - невысокой пышнотелой девушкой. Главный герой так и живет - по расписанию, регламентируемому Часовой Скрижалью, пока не встречает I-330 - революционерку, которая вместе с некоторыми другими жителями Единого Государства собирается взорвать Зеленую Стену, чтобы вырваться на свободу. Поначалу Д-503 считает это вздором, а женщину находит ужасно неприятной. Однако постепенно, неожиданно для него самого, в нем проявляется чувство к I-330, которое он никогда не испытывал ранее - любовь.

Как же закончил Замятин «Мы», краткое содержание которого мы с вами уже почти дочитали? Д-503 вместе I-330 и с другими революционерами добились того, чего хотели. Стена была взорвана, нумера впервые за долгое время увидели дикарей, в Едином Государстве наступил хаос. Некоторые успели сбежать - туда, на волю. Однако все те, кого успели задержать (среди них - и главный герой), подвергаются Великой Операции, которая лишает фантазии. Тех же, кто являлся главными организаторами взрыва, в том числе и I-330, казнят с помощью Газового Колокола.

Только что вы прочитали краткое содержание «Мы». Замятин вложил в это произведение всю свою душу, а потому ознакомиться с ним целиком в любом случае просто необходимо.

Сочинение

В 1921 г., в русской прозе было написано произведение, одним из главных персонажей которого стал интеллигент — математик. С его точки зрения воспринимается окружающий мир будущего. Высшее блаженство Д-503 испытывает в День Единогласия, который позволяет каждому с особой силой ощутить себя маленькой частичкой огромного «мы». Примечательно, что, с восхищением рассказывая об этом дне, герой с недоумением и иронией размышляет о выборах у древних (то есть о тайном голосовании). Но на самом деле абсурдны выборы без права выбора, абсурдно общество, которое предпочло свободе мысли единомыслие.

Главный герой сливается с массой, растворяет в ней свое «я», подчиняет личную волю общественным интересам. Как же Д-503 описывает достижение всеобщего счастья? Материальные проблемы уже были решены в ходе Двухсотлетней войны. Победа над голодом одержана за счёт гибели 0,8 населения. Жизнь перестала считаться высшей ценностью: люди перестали считаться людьми, стали нумерами. При этом десять Нумеров, погибших при испытании, повествователь называет бесконечной малой третьего порядка.

Д-503 говорит, что город побеждает деревню, человек полностью отчуждается от матери-земли, довольствуется нефтяной пищей. Государство полностью подавляет духовные запросы своих граждан, строго их ограничивает.

Первым шагом к этому было введение сексуальных ограничений, которую принимает главный герой. Великое чувство любви было сведено к «приятно-полезной функции организма». Рассказчик Д-503 ставит её в один ряд со сном, трудом, приёмом пищи. Сведя любовь к чистой физиологии, Единое Государство лишило человека личных привязанностей, чувства родства. Ведь всякие связи с Единым Государством преступны.

Нумера разобщены, поэтому легко управляемы. У людей создаётся иллюзия счастья. В этом большую роль играет Зелёная Стена. В образе главного героя мы видим, что он счастлив, оградившись от всего мира, без возможности сравнивать и анализировать. Государство подчинило себе и время каждого нумера, создав Часовую Скрижаль. У Д-503 отняли возможность творчества, заменив его чувством причастности к Единому Государству, его механической музыке, науке, поэзии. Стихия творчества насильственно поставлена на службу обществу. Для подавления инакомыслия создано целое Бюро Хранителей (шпионы следят за тем, чтобы все были счастливы).

Главный герой постоянно ищет всё новые подтверждения правоты Единого Государства. Он находит оправдание несвободе. Инженер, он смотрит на танец с этой точки зрения, вдохновение в танце позволяет ему сделать вывод лишь о том, что «инстинкт несвободы» издревле присущ человеку. Ему свойственен язык точных наук: «Свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как… ну, как движение аэро и его скорость, скорость аэро=0 и он не движется, свобода человека=0 и он не совершает преступлений. Это ясно. Единственное средство избавить человека от преступления — лишить его свободы». Отсюда — распределение: тонне — права, грамму — обязанности. Единственный путь от ничтожества к величию: «забыть, что ты — грамм, и почувствовать себя миллионной долей тонны».

У героя сложился особый тип сознания, который является главным достижением и главным преступлением Единого Государства. В этом сознании произошла подмена всех человеческих ценностей. Здесь несвобода — счастье, жестокость — проявление любви, а человеческая индивидуальность — преступление. Естественно, что личность главного героя, сформированная в подобных условиях, ощущает себя ничтожеством по сравнению с силой и мощью государства. Именно так оценивает своё положение герой в начале романа. Но Е. Замятин изображает духовную эволюцию героя: от сознания себя микробом в этом мире Д-503 приходит к ощущению вселенной внутри себя.

С самого начала герой не лишён сомнений. Полному ощущению счастья мешают досадные изъяны этого «идеального» мира. Герою не дают покоя носы, которые при всей одинаковости Нумеров имеют разные формы, личные часы, которые каждый заводит по-своему. Хотя он и гонит прочь подобные мысли, Д-503 догадывается, что в мире есть что-то ещё, не поддающееся рассудку, логике. Ведение записей, попытка самосознания, не поощряемая государственной идеологией, говорят о необычности героя. Но бурные перемены начинают происходить с ним с того момента, когда он встретил I-330. Первое ощущение волнения приходит к герою, когда он слушает Скрябина в её исполнении. Это символ иррациональности, неопознанности человеческой природы. Ощущение утраты равновесия усугубляется после посещения Древнего Дома. Облака, хаос внутри дома приводят героя в смятение. О глубоких изменениях в его душе говорит тот факт, что он не доносит на I-330.

Привычная ясность мыслей утрачена. На смену ясности приходит неизвестность, на смену цельности — мучительная раздвоенность. Ясное, безоблачное небо постепенно превращается в сознании героя в нечто тяжёлое, чугунное. Меняется и речь героя. Обычно логически выстроенная, она становится сбивчивой, полной повторов и недоговорённости. Дело здесь не только в смятении, в предельном эмоциональном напряжении, но и в том, что главному герою незнакомы ревность, любовь. Он привык к отношениям с женщинами как к исполнению долга перед Единым Государством. Право каждого нумера на любой другой нумер являлось для него доказательством равенства, одинаковости людей. Любовь к I-330 — нечто совсем другое. С главным героем происходит невообразимое: его охватывают настоящие, глубокие чувства, в нём пробуждается душа. Уравнительные, насильственные законы Единого Государства больше не властны над ним.

Д-503 попадает в повстанческое движение, которое стремится открыть людям глаза, разрушить иллюзии, сломить Зелёную Стену. Главный герой удивлён: он и не подозревал об инакомыслии в государстве, которому он стал совершенно чужд, зато обрёл единомышленников. Так из защитника принятых устоев герой превратился в их ярого противника. Стал посягать на незыблемые доселе правила, даже на самого Благодетеля.

Но бунт небольшой группы людей против целой системы потерпел крах. I-330 предали казни, а из сознания Д-503 стёрли все воспоминания. Но даже вернувшись в обычное равнодушное состояние, главного героя не покидают смутные ощущения. Эволюция, которую он прошёл, оказалась ненапрасной. Его путь символизирует неподвластные никаким насильственным принципам естественные стремления человека, его душевные противоречия.

В идее возвеличивания человечности и заключается главная мысль романа Е. Замятина.

Другие сочинения по этому произведению

"без действия нет жизни..." В.Г.Белинский. (По одному из произведений русской литературы. - Е.И.Замятин. "Мы".) «Великое счастье свободы не должно быть омрачено преступлениями против личности, иначе-мы убьем свободу своими же руками…» (М. Горький). (По одному или нескольким произведениям русской литературы XX века.) "Мы" и они (Е.Замятин) «Возможно ли счастье без свободы?» (по роману Е. И. Замятина «Мы») «Мы» — роман-антиутопия Е. И. Замятина. «Общество будущего» и настоящее в романе Е. Замятина «Мы» Антиутопия для античеловечества (По роману Е. И. Замятина «Мы») Будущее человечества Драматическая судьба личности в условиях тоталитарного общественного устройства (по роману Е. Замятина «Мы») Е.И.Замятин. "Мы". Идейный смысл романа Е. Замятина «Мы» Идейный смысл романа Замятина «Мы» Личность и тоталитаризм (по роману Е. Замятина «Мы») Нравственная проблематика современной прозы. По одному из произведений по выбору (Е.И.Замятин «Мы»). Общество будущего в романе Е. И. Замятина «Мы» Почему роман Е. Замятина называется «Мы»? Предсказания в произведениях «Котлован» Платонова и «Мы» Замятина Предсказания и предостережения произведений Замятина и Платонова («Мы» и «Котлован»). Проблематика романа Е. Замятина «Мы» Проблематика романа Е. И. Замятина «Мы» Роман «Мы» Роман Е. Замятина «Мы» как роман-антиутопия Роман Е. И. Замятина «Мы» — роман-антиутопия, роман — предупреждение Роман-антиутопия Е. Замятина «Мы» Смысл названия романа Е. И. Замятина «Мы» Социальный прогноз в романе Е. Замятина «Мы» Социальный прогноз Е. Замятина и реальность xx века (по роману «Мы») Сочинение по роману Е. Замятина «Мы» Счастье «нумера» и счастье человека (по роману Е. Замятина «Мы») Тема сталинизма в литературе (по романам Рыбакова «Дети Арбата» и Замятина «Мы») Что сближает роман Замятина «Мы» и роман Салтыкова-Щедрина «История одного города»? И-330 - характеристика литературного героя Д-503 (Второй Вариант) - характеристика литературного героя О-90 - характеристика литературного героя Главный мотив романа Замятина «Мы» Центральный конфликт, проблематика и система образов в романе Е. И. Замятина «Мы» «Личность и государство» в произведении Замятина «Мы». Роман-антиутопия в русской литературе (по произведениям Е. Замятина и А. Платонова) Унификация, уравниловка, регламентация в романе «Мы»

О.Н. Филенко

Русские - максималисты, и именно то,
что представляется утопией,
в России наиболее реалистично.
Николай Бердяев

История начата неудачником,
который был подл и выдумал будущее,
чтобы воспользоваться настоящим, -
стронул всех с места, а сам остался сзади,
на обжитой оседлости.
Андрей Платонов

Джордж Оруэлл, не без основания считавший себя преемником автора «Мы», точно обозначил основную черту замятинского своеобразия в заключение своей краткой, но точной рецензии на этот роман. «Арестованный царским правительством в 1906 году, - писал Оруэлл, - они в 1922-м, при большевиках, оказался в том же тюремном коридоре той же тюрьмы, поэтому у него не было оснований восхищаться современными ему политическими режимами, но его книга не просто результат озлобления. Это исследование сущности Машины - джина, которого человек бездумно выпустил из бутылки и не может загнать назад».

Вряд ли под «Машиной» Оруэлл имел в виду лишь неконтролируемый рост техники. «Машинной», т.е. бездушной и безудержной, в XX веке стала сама человеческая цивилизация. Оруэлл, подводивший итоги антиутопии первой половины XX в. уже по окончании Второй мировой войны (рецензия на «Мы» написана в 1946, а роман «1984» - в 1948 г.), знал все о бесчеловечности «Машины», знал и об Освенциме, и о ГУЛАГе.

А Замятин был родоначальником антиутопии XX века. В современном литературоведении не вызывает сомнений тот факт, что появление его романа «Мы» «ознаменовало окончательное оформление нового жанра - романа-антиутопии».

И Замятин, написавший «Мы» в 1920 г., и Платонов, написавший «Чевенгур» в 1929 г., еще не были свидетелями ни громогласных заявлений о том, что «мы не будем ждать милостей от природы», ни даже песен о том, как «мы покоряем пространство и время». Но уже работа «Машины», созидающей «дивный новый мир» (роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» написан в 1932 году), откровенно начинается с покорения пространства и времени. «Первое, что бросается в глаза при чтении «Мы», - писал в 1946 году Оруэлл, - <... > что роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», видимо, отчасти обязан своим появлением этой книге. <...> Атмосфера обеих книг схожа, и изображается, грубо говоря, один и тот же тип общества <...>». Хаксли несомненно читал роман Замятина, первое издание которого было осуществлено именно в английском переводе (в 1924 г.).

Пространство антиутопии

По-русски роман Замятина при жизни автора не печатался, «но широкое распространение рукописи сделало возможным появление на него в советской печати критических откликов» - разумеется, «главным образом отрицательного характера, позднее, в 1929 г., деградировавших до крайне упрощенных оценок-приговоров роману как злобного и пасквильного». Таким образом, не располагая точными данными о том, что Платонов читал «Мы» в рукописном самиздате, можно с большой долей вероятности предположить, что он, по крайней мере, наблюдал его разгром в советской критике - и как раз в 1929 г., когда он заканчивал работу над «Чевенгуром».

Нельзя не согласиться с мнением современного немецкого литературоведа о том, что «при сравнении романа А. Платонова «Чевенгур» с такими произведениями, как «Мы» Замятина и «1984» Оруэлла, жанровая структура платоновского романа кажется намного сложнее. «Чевенгур» гораздо труднее причислить к антиутопии, ибо в нем нет однозначного сатирического изображения утопического мира, характерного для Оруэлла и Замятина». Но именно отсутствие «однозначного сатирического изображения» у Платонова делает его роман особенно интересным для сравнения с антиутопией Замятина и его английских последователей. Ведь в «Чевенгуре» мы можем наблюдать как бы естественное превращение русской утопии в антиутопию, прослеживаемое по всем основным параметрам антиутопического сознания и жанра.

Характер движения в антиутопии

Любая антиутопия разделена на два мира: мир, где создана «идеальная» жизнь, и остальной мир. Эти миры отделены друг от друга искусственным барьером, который невозможно преодолеть. У Замятина это стеклянный город за Зеленой Стеной, противопоставленный дикой природе. У Хаксли – весь идеальный мир и резервация дикарей, оставленных в неисправленном состоянии. У Оруэлла – весь мир и группа рассеянных по нему несогласных (т. е. особого ространства, где они обитают, нет). В «Чевенгуре» эти два мира – собственно Чевенгур и вся остальная Россия, где живут люди, в чьих головах рождаются утопические мысли, воплощенные в Чевенгуре. Чевенгур отделен от остального мира степью и бурьяном: «Бурьян обложил весь Чевенгур тесной защитой от притаившихся пространств, в которых Чепурный чувствовал залегшее бесчеловечие».

Каждому из двух миров свойственно свое течение времени, так что человек, пересекающий границы «идеального мира», выходящий во «внешний мир», теряется в нем (например, Дванов, живя в Чевенгуре, не заметил, что закончился военный коммунизм и наступил нэп).

В некоторых романах есть еще и третье пространство: пространство, куда изгоняются несогласные. В «Дивном новом мире» они ссылаются на отдаленные острова, а в романе «1984» помещаются в огромную тюрьму, которая называется «министерство любви». В «Чевенгуре» и «Мы» несогласные уничтожаются.

Для антиутопии характерно столкновение официального движения (от периферии к центру) и неофициального (в противоположную сторону). На границе с идеальным миром - другой мир, в который вход позволен только по пропускам (Хаксли), вообще запрещен (Замятин), невозможен (Оруэлл). Состояние мира антиутопии можно назвать динамическим равновесием: стихия в любой момент может прорвать границы идеального мира, как это случается у Замятина. Прорвав, стихия тоже движется от периферии к центру. Главный герой движется в обратном направлении. Он уходит от ненавистного ему центра на окраины города (Оруэлл), к границе - Зеленой Стене (Замятин), в резервацию дикарей (Хаксли). При этом законы жизни на периферии («Мефи», дикари, пролы) не анализируются и не подвергаются изменениям, даже почти не наблюдаются. Так же на периферию от центра, но по заданию центра, движется Дванов, но в какой-то момент центром вселенной делается Чевенгур, а вся Россия становится периферией.

Движения героев хаотичны из-за явного противоречия. Поскольку их личное, сокровенное желание - периферия, запретная граница, за которой - иной мир, а необходимость - центр, сознание героев не справляется с таким противоречием и направление движения теряется. Таковы ощущения героя-повествователя «Мы» Замятина: «Не знаю, куда теперь, не знаю, зачем пришел сюда...»; «я потерял руль... и я не знаю, куда мчусь...».

Время антиутопии

«Идеальный мир» антиутопии живет только настоящим. В «идеальном мире» антиутопии Хаксли это достигается с помощью наркотика - так называемой «сомы»: «Примет сому человек - время прекращает бег... Сладко человек забудет и что было, и что будет». Вспоминать прошлое в «дивном новом мире» Хаксли не то что запрещено, но не рекомендуется, считается неблагопристойным и просто неприличным. История уничтожается: «...Начат поход против Прошлого, закрыты музеи, взорваны исторические памятники... изъяты книги, выпущенные до ста пятидесятого года эры Форда». Сама история «господом их Фордом» называется «сплошной чушью».

У Платонова в Чевенгуре время тоже останавливается: «Шло чевенгурское лето, время безнадежно уходило обратно жизни, но Чепурный вместе с пролетариатом и прочими остановился среди лета, среди времени...». Ради того, чтобы покончить с прошлым, чевенгурцы убивают «буржуев». Убив и похоронив «буржуев», даже разбрасывают лишнюю землю, чтобы не осталось могилы. Герои Платонова считают прошлое «навсегда уничтоженным и бесполезным фактом».

В «идеальном мире» Оруэлла нет пространственно-временных ориентиров: «Отрезанный от внешнего мира и от прошлого, гражданин Океании, подобно человеку в межзвездном пространстве, не знает, где верх, где низ». Цель властей - «... остановить развитие и заморозить историю». Все население трех стран земли трудится над уничтожением и переделкой всех документов, свидетельствующих о прошлом, чтобы подогнать их под настоящее: «Ежедневно и чуть ли не ежеминутно прошлое подгонялось под настоящее». Эту же цель преследует введение «новояза». Реально меняющийся мир считается неизменным, а Старший Брат вечным. Партийный лозунг: «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым» - стал продолжением той истории, которая, по Платонову, была начата «подлым неудачником», выдумавшим будущее для того, чтобы воспользоваться настоящим.

У Замятина можно найти прообразы всех этих противоборств с прошлым, описанных в последующих антиутопиях. В романе «Мы» прошлое человечества собрано в древнем доме, где можно узнать историю (это не предосудительно, как у Хаксли). Сама же история делится на «времена доисторические» и неизменную современность: города, окруженные Зеленой Стеною. Между ними прошла Двухсотлетняя война.

Подобно во всех вышеназванных романах отношение к книгам как к хранилищам прошлого. У Замятина гибнут исторические памятники и не читаются «древние» книги. У Хаксли подобные книги заперты в сейфе Главноуправителя. У Оруэлла их переводят на «новояз», тем самым не просто изменяя, а намеренно разрушая их смысл».

Любовь и семья - «пережиток прошлого»

К категории прошлого и потому уничтожаемого относятся такие понятия, как любовь, семья и родители. Любовь упраздняется во всех антиутопиях. Герои «Чевенгура» отказываются от любви, как от стихии, мешающей товарищескому соединению людей: «...Всегда бывала в прошлой жизни любовь к женщине и размножение от нее, но это было чужое и природное дело, а не людское и коммунистическое...»; «...это буржуазия живет для природы: и размножается, а рабочий человек живет для товарищей: и делает революцию». Даже пролетариат родится «не от любви, а от факта».

Идеология мира Оруэлла ближе всего к идеологии советского общества (немудрено, ведь советское общество со своими идеями уже 30 лет существовало) и является как бы продолжением идей чевенгурцев, воплощенных в жизнь: семья нужна только для создания детей (зачатие - «наш партийный долг»); «половое сношение следовало рассматривать как маленькую противную процедуру, вроде клизмы»; отвращение к сексу культивировалось у молодежи (Молодежный антиполовой союз), даже в одежде нет половых различий. Любовь как душевные отношения между мужчиной и женщиной вообще не существует в страшном мире Оруэлла, где никаких признаков душевности нет. Поэтому партия и не борется с любовью, не усматривая в ней своего врага: «Главным врагом была не столько любовь, сколько эротика - и в браке, и вне его».

Почему в описанном Оруэллом и Платоновым коммунистическом обществе любовь-эрос оказывается не востребованной? Ответ дает сам Оруэлл: «Когда спишь с человеком, тратишь энергию; а потом тебе хорошо и на все наплевать. Это им - поперек горла. Они хотят, чтобы энергия в тебе бурлила постоянно. Вся эта маршировка, крики, махание флагами - просто секс протухший. Если ты сам по себе счастлив, зачем тебе возбуждаться из-за Старшего Брата, трехлетних планов, двухминуток ненависти и прочей гнусной ахинеи. Между воздержанием и политической правоверностью есть прямая и тесная связь. Как еще разогревать до нужного градуса ненависть, страх и кретинскую доверчивость, если не закупорив наглухо какой-то могучий инстинкт, дабы он превратился в топливо? Половое влечение было опасно для партии, и партия поставила его себе на службу».

Отцы и дети

Одна и та же идея - уничтожение любви как основы семьи и семьи как связи между детьми и родителями - преследует одну и ту же цель: разрыв между прошлым и будущим. Но достигается эта цель по-разному во всех четырех антиутопиях. Метод внутренней партии Оруэлла, как уже было сказано, является естественным продолжением идей чевенгурцев, а методы героев Замятина и Хаксли одинаковы: не сублимировать секс, а отделить его как физиологическую составляющую любви от ее душевной составляющей. Результат оказывается таким же: у обитателей «дивного нового мира» нет понятия «любовь»: «...Нет у них ни жен, ни детей, ни любовей - и, стало быть, нет треволнений...». Секс («взаимопользование») - это нормально и здорово. Слово «любовь» есть, но оно означает «секс». Если возникает потребность в душевных переживаниях, применяется заменитель бурной страсти (нечто вроде гормонов в таблетках). В стеклянном мире Замятина любовь, как и в «дивном новом мире» Хаксли, подменяется сексом. Семьи как таковой не существует, только сексуальные партнеры.

Отношение общества к понятиям «родители» и «дети» - индикатор отношения к прошлому и будущему. Дети - это, с одной стороны, будущее, которое в «идеальном мире» не должно отличаться от настоящего, с другой стороны - связь с прошлым, которую надо разорвать. «В очерченных антиутопистами мирах родительский принцип исключен. ...Общий замысел - начать с нуля, разрывая с кровной традицией, обрывая органическую преемственность; ведь родители - это ближайшее звено прошлого, так сказать, его «родимые пятна».

Разрыв между отцами и детьми происходит через разрушение семьи. В романе Хаксли, как и в романе Замятина, дети рождаются искусственно и воспитываются вне семьи. В стеклянном мире Замятина матерей, которые самовольно рожают детей, убивают, в «дивном новом мире» - высмеивают. Слова «мать» и «отец» в мире, созданном Хаксли, - грубые ругательства.

В романе Оруэлла дети рождаются и растут в семьях, но воспитываются непосредственно обществом (воспитательными организациями):

«Половое влечение было опасно для партии, и партия поставила его себе на службу. Такой же фокус проделали и с родительским инстинктом. Семью отменить нельзя; напротив, любовь к детям, сохранившуюся почти в прежнем виде, поощряют. Детей же систематически настраивают против родителей, учат шпионить за ними и доносить об их отклонениях. По существу, семья стала придатком полиции мыслей. К каждому человеку круглые сутки приставлен осведомитель - его близкий».

В недалеком будущем партия собиралась окончательно отделить детей от родителей:

«Мы разорвали связи между родителем и ребенком, между мужчиной и женщиной, между одним человеком и другим. Никто уже не доверяет ни жене, ни ребенку, ни другу. А скоро и жен и друзей не будет. Новорожденных мы заберем у матери, как забираем яйца из-под несушки».

Обществом Чевенгура наличие детей и их воспитание не предусмотрено. Товарищество чевенгурцев называется семейством, и для существования этого семейства не имеет значения, каков пол и возраст его членов: «.. .Что нам делать в будущем коммунизме с отцами и матерями?» Чевенгур населяется «прочими», о которых Прокофий говорит, что они - «безотцовщина». Даже женщины, пришедшие в Чевенгур для создания семей, должны стать не женами, а сестрами и дочерьми «прочих».

Но невозможно в человеке уничтожить тоску по родству, жажду душевной близости с матерью, отцом, сыном, дочерью или супругом. Эта тоска заставляет чевенгурцев искать жен, героев Замятина и Оруэлла - тосковать по матерям: «Если бы у меня была мать - как у древних: моя - вот именно - мать. И чтобы для нее я - не строитель «Интеграла», и не нумер Д-503, и не молекула Единого Государства, а простой человеческий кусок - кусок ее же самой...», - мечтает герой романа Замятина. О телесной близости матери и младенца рассуждают герои Хаксли: «Что за чудесная, тесная близость существ. <...> И какую она должна порождать силу чувства! Я часто думаю: быть может, мы теряем что-то, не имея матери. И возможно, ты теряешь что-то, лишаясь материнства».

Эта тоска по родству - часть той силы, которая размыкает замкнутые пространства и разрушает вечное настоящее антиутопий; той силы, благодаря которой в «идеальный» мир врывается прошлое и будущее. Эта сила - душа. Только ее обнаружение может разрушить стройную концепцию утопического мира и само утопическое сознание, которое наличие души не предполагает. Именно обнаружение и проявление души создает сюжетную динамику, отличающую антиутопию от утопии.

Душа в антиутопии

Душа - особый мир со своим пространством и временем (хронотопом). Обретая собственную душу, персонаж антиутопии становится способен подорвать устои и разрушить хронотоп «идеального мира» - замкнутость пространства и статичность времени. Во всяком случае, подорвать идейно.

Душа может либо зародиться у члена «идеального общества» (так у Замятина и Оруэлла), либо прийти в «идеальный мир» извне, как дикарь из резервации (так у Хаксли), но в любом случае появление души - это вторжение сложного внутреннего мира во внешний, «идеально» простой. В «идеальном обществе» внутренний мир человека - это нечто лишнее, ненужное и вредное, несовместимое с этим обществом.

В романе Замятина душа - это «древнее, давно забытое слово». Душа - это когда «плоскость стала объемом, телом, миром». Таким образом, «плоскость» разума Замятин противопоставляет «объему» души.

Сходный образ есть и в романе Платонова «Чевенгур»: сердце (душа) - это плотина, которая превращает озеро чувств в длинную быстроту мысли за плотиной (и снова противопоставление глубины озера быстроте течения мыслей). А в романе Хаксли душа называется «фикцией», которую дикарь «упорно считает существующей реально и помимо вещественной среды...».

Л-ра: Русский язык и литература в учебных заведениях. – 2004.- № 2. – С. 38-51.

Роман-антиутопия Евгения Замятина "Мы" — актуальное и сейчас произведение, повествующее о событиях далекого механизированного будущего. Общество в нем основано на жестком тоталитарном контроле над личностью, в том числе и в интимной сфере, отрицании фантазии и подчинено строгому математическому распорядку, а имена и фамилии заменены буквами и цифрами. Но, несмотря на все это, даже в таких условиях не умирает человеческая индивидуальность.

Сюжет романа

Роман-антиутопия "Мы" построен в форме дневниковых записей нумера Д-503, гениального инженера космического корабля "Интеграл". Герой пишет для далеких цивилизаций, которые правительство земного Единого Государства призывает последовать примеру человечества и регламентировать свою жизнь по математическим законам.

В один из дней, когда Д-503 прогуливается со своей подругой О-90, с ним заговаривает раздражительная белозубая незнакомка. Впечатление от встречи лучше всего передать так, как оно описано Замятиным, цитатой из романа "Мы":

Но не знаю - в глазах или бровях - какой-то странный раздражающий икс, и я никак не могу его поймать, дать ему цифровое выражение.

Всего через несколько дней Д-603 уже принимает приглашение I-330, той самой незнакомки, посетить вместе с ней Древний Дом, где погружается в хаос жизни до становления Единого Государства. Но на предложение задержаться, нарушив распорядок дня, он отвечает отказом.

I-330 своей индивидуальностью и свободой одновременно притягивает и пугает героя, считающего — и это подтвердит как нельзя лучше цитата из "Мы" Евгения Замятина, что

Инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку...

Он даже намеревается донести на новую знакомую, но вместо этого отправляется в Медицинское Бюро. Д-503 не понимает, что влюблен, и потому думает, что заболел. По итогам осмотра врачом его временно отстраняют от работы. При этом Д-503 уже не уверен, что хочет лишиться нового мироощущения. Явно показывает это такая цитаты из "Мы" Замятина:

Впрочем, что же: неделю назад, вероятно, я бы тоже обиделся. А теперь - теперь нет: потому что я знаю, что это у меня есть - что я болен. И знаю еще - не хочется выздороветь. Вот не хочется, и все.

Влюбленный герой позволяет I-330 увлечь его за Зеленую Стену, где живут так называемые дикари, сохранившие индивидуальность. Вскоре Д-503 начинает сотрудничать с ними и помогать им в планах уничтожить город.

В это же время Д-503 поддается на уговоры О-90 дать ей ребенка, несмотря на то что им обоим грозит за это смерть. Позже с помощью I-330, когда революционеры осуществят частично свои планы и ворвутся в город, он переправит глубоко беременную подругу за Стену, так и не понимая, что та в него влюблена, что следует из цитат из "Мы" Замятина:

И вы хотите, чтобы я пошла к ней - чтобы я просила ее - чтобы я… Не смейте больше никогда мне об этом!

В хаосе борьбы города и джунглей не прекращается работа над "Интегралом". Герой и здесь на стороне революционеров: они хотят угнать корабль и направить его на город, чтобы раз и навсегда уничтожить его. План почти удается, но в последний момент появляются Хранители и не дают осуществить задуманное.

Сразу после Д-503 удостаивается аудиенции Благодетеля, который прощает его за измену и говорит, что I-330 лишь использовала его, а не любила. Поддавшись на провокацию, герой идет в Бюро Хранителей, чтобы покаяться и донести на революционеров, но не успевает: всех сгоняют в аудиторию и подвергают операции по удалению фантазии. После операции Д-503 без колебаний выдает правительству все известное ему о революционерах, и в том числе рассказывает о больше не вызывающей в нем никаких чувств I-330.

Заканчивается роман-антиутопия Замятина "Мы" так:

И я надеюсь — мы победим. Больше: я уверен — мы победим. Потому что разум должен победить.

Скрытые символы в романе

О месте действия нигде не сказано прямо, но некоторыми цитатами в "Мы" Замятин намекает, что Единое Государство — бывшая советская Россия. Например, в Древнем Доме герой видит портрет Пушкина.

Также можно заметить, что Д-503 пользуется необычайной популярностью у женщин. По крайней мере, три описываемых в романе героини: I-330, О-90 и Ю — в него влюблены или вожделеют его. Секрет эротической привлекательности героя кроется в его волосатых руках. Он — потомок свободных людей, и вот цитаты из романа Замятина "Мы" об этом:

— Твоя рука… Ведь ты не знаешь — и немногие это знают, что жен-щинам отсюда, из города, случалось любить тех. И в тебе, наверное, есть несколько капель солнечной, лесной крови.

Символична и беременность О-90: то лучшее, что умерло в Д-503, может расцвести в его ребенке. Цитата из "Мы" Замятина о любви этой женщины к герою, приводившаяся ранее, дает надежду, что он не будет забыт.

Особенности стиля романа

Язык дневниковых записей в "Мы" неоднороден, меняясь вместе с героем: от "геометрически проволочного" к метафорическому и избыточному, цветистому индивидуальному и, в самом финале, к выверенному "геометрически проволочному" вновь. Внутри механического и лаконичного стиля первых строк встречаются уже порой вкрапления индивидуальности. Также за этим можно разглядеть второй мотив: становления Д-503 как писателя и невозможности писать без фантазии и личностного "я".

Последователи Евгения Замятина

Роман-антиутопия Евгения Замятина "Мы" оказал сильное влияние как на современников, так и на будущие поколения писателей. После него один за другим появляются романы-антиутопии, продолжающие идею гибели личности в тоталитарном обществе и раскрывающие тему мнимого всеобщего блага, прямо или косвенно опирающиеся на произведение Евгения Замятина.