Произведение фрегат паллада

Иван Александрович Гончаров

Но ему с разных сторон заявляют, что обыкновенный спрос на нее в публике не прекращаются и что, сверх того, ее требуют воспитатели юношества и училищные библиотеки. Значит, эти путевые приобретают себе друзей и в юных поколениях.

Он относит постоянное внимание публики к его очеркам, прежде всего, к самому предмету их. Описания дальних стран, их жителей, роскоши тамошней природы, особенностей и случайностей путешествия и всего, что замечается и передается путешественниками - каким бы то ни было пером, - все это не теряет никогда своей занимательности для читателей всех возрастов.

Кроме того, история плавания самого корабля, этого маленького русского мира с четырьмястами обитателей, носившегося два года по океанам, своеобразная жизнь плавателей, черты морского быта - все это также само по себе способно привлекать и удерживать за собою симпатии читателей.

Таким образом, автор и с этой стороны считает себя обязанным не перу своему, а этим симпатиям публики к морю и морякам продолжительным успехом своих путевых очерков. Сам он был поставлен своим положением, можно сказать, в необходимость касаться моря и моряков. Связанный строгими условиями плаваниями военного судна, он покидал корабль ненадолго - и ему приходилось часто сосредоточиваться на том, что происходило вокруг, в его плавучем жилище, и мешать приобретаемые, под влиянием мимолетных впечатлений, наблюдения над чужой природой и людьми с явлениями вседневной жизни у себя «дома», то есть на корабле.

Из этого, конечно, не могло выйти ни какого-нибудь специального, ученого (на что у автора и претензии быть не могло), ни даже сколько-нибудь систематического описания путешествия с строго определенным содержанием.

Вышло то, что мог дать

Пересматривая ныне вновь этот дневник своих воспоминаний, автор чувствует сам, и охотно винится в том, что он часто говорит о себе, являясь везде, так сказать, неотлучным спутником читателя.

Утверждают, что присутствие живой личности вносит много жизни в описании путешествий: может быть, это правда, но автор, в настоящем случае, не может присвоить себе этой цели, ни этой заслуги. Он, без намерения и также по необходимости, вводит себя в описания, и избежать этого для него трудно. Эпистолярная форма была принята им не как наиболее удобная для путевых очерков: письма действительно писались и посылались с разных пунктов к тем или другим друзьям, как это было условленно ими и им. А друзья интересовались не только путешествием, но и судьбою самого путешественника и его положением в новом быту. Вот причина его неотлучного присутствия в описаниях.

По возвращении его в Россию письма, по совету же друзей, были собраны, приведены в порядок - и из них составились эти два тома, являющиеся в третий раз перед публикою под именем «Фрегат „Паллада“».

Если этот фрегат, вновь пересмотренный, по возможности исправленный и дополненный заключительною главою, напечатанною в литературном сборнике «Складчина» в 1874 году, прослужит(как этот бывает с настоящими морскими судами после так называемого «тимберования», то есть капитальных исправлений) еще новый срок, между прочим и в среде юношества, автора сочтет себя награжденным сверх всяких ожиданий.

В надежде на это он охотно уступил свое право на издание «Фрегата „Паллада“» И. И. Глазунову, представителю старейшего в России книгопродавческого дома, посвящающего, без малого столетие, свою деятельность преимущественно изданию и распространению книг для юношества.

Издатель пожелал приложить к книге портрет автора: не имея причин противиться этому желанию, автор предоставил и это право его усмотрению тем охотнее, что исполнение этой работы принял на себя известный русский художник , резец которого представил публике прекрасные образцы искусства, между прочим недавно портрет покойного поэта Некрасова.

Январь, 1879

От Кронштадта до мыса Лизарда

Сборы, прощание и отъезд в Кронштадт. - Фрегат «Паллада». - Море и моряки. - Кают-компания. - Финский залив. - Свежий ветер. - Морская болезнь. - Готланд. - Холера на фрегате. - Падение человека в море. - Зунд. - Каттегат и Скагеррак. - Немецкое море. - Доггерская банка и Галлоперский маяк. - Покинутое судно. - Рыбаки. - Британский канал и Спитгедский рейд. - Лондон. - Похороны Веллингтона. - Заметки об англичанах и англичанках. - Возвращение в Портсмут. - Житье на «Кемпердоуне». - Прогулка по Портсмуту, Саутси, Портси и Госпорту. - Ожидание попутного ветра на Спитгедском рейде. - Вечер накануне Рождества. - Силуэт англичанина и русского. - Отплытие.

* * *

Меня удивляет, как могли вы не получить моего первого письма из Англии, от 2/14 ноября 1852 года, и второго из Гонконга, именно из мест, где об участи письма заботятся, как о судьбе новорожденного младенца. В Англии и ее колониях письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же. Не затерялись ли письма на материке, в датских или прусских владениях? Но теперь поздно производить следствие о таких пустяках: лучше вновь написать, если только это нужно…

Вы спрашиваете подробностей моего знакомства с морем, с моряками, с берегами Дании и Швеции, с Англией? Вам хочется знать, как я вдруг из своей покойной комнаты, которую оставлял только в случае крайней надобности и всегда с сожалением, перешел на зыбкое лоно морей, как, избалованнейший из всех вас городскою жизнию, обычною суетой дня и мирным спокойствием ночи, я вдруг, в один день, в один час, должен был ниспровергнуть этот порядок и ринуться в беспорядок жизни моряка? Бывало, не заснешь, если в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь в потолок и в окна, или заскребет мышонок в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер в конец города под предлогом «далеко ехать», боишься пропустить урочный час лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода не блестит, как хрусталь… И вдруг - на море! «Да как вы там будете ходить - качает?» - спрашивали люди, которые находят, что если заказать карету не у такого-то каретника, так уж в ней качает. «Как ляжете спать, что будете есть? Как уживетесь с новыми людьми?» - сыпались вопросы, и на меня смотрели с болезненным любопытством, как на жертву, обреченную пытке. Из этого видно, что у всех, кто не бывал на море, были еще в памяти старые романы Купера или рассказы Мариета о море и моряках, о капитанах, которые чуть не сажали на цепь пассажиров, могли жечь и вешать подчиненных, о кораблекрушениях, землетрясениях. «Там вас капитан на самый верх посадит, - говорили мне друзья и знакомые (отчасти и вы, помните?), - есть не велит давать, на пустой берег высадит». - «За что?» - спрашивал я. «Чуть не так сядете, не так пойдете, закурите сигару, где не велено». - «Я всё буду делать, как делают там», - кротко отвечал я. «Вот вы привыкли по ночам сидеть, а там, как солнце село, так затушат все огни, - говорили другие, - а шум, стукотня какая, запах, крик!» - «Сопьетесь вы там с кругу! - пугали некоторые, - пресная вода там в редкость, всё больше ром пьют». - «Ковшами, я сам видел, я был на корабле», - прибавил кто-то. Одна старушка всё грустно качала головой, глядя на меня, и упрашивала ехать «лучше сухим путем кругом света». Еще барыня, умная, милая, заплакала, когда я приехал с ней прощаться. Я изумился: я видался с нею всего раза три в год и мог бы не видаться три года, ровно столько, сколько нужно для кругосветного плавания, она бы не заметила. «О чем вы плачете?» - спросил я. «Мне жаль вас», - сказала она, отирая слезы. «Жаль потому, что лишний человек все-таки развлечение?» - заметил я. «А вы много сделали для моего развлечения?» - сказала она. Я стал в тупик: о чем же она плачет? «Мне просто жаль, что вы едете бог знает куда». Меня зло взяло. Вот как смотрят у нас на завидную участь путешественника! «Я понял бы ваши слезы, если б это были слезы зависти, - сказал я, - если б вам было жаль, что на мою, а не на вашу долю выпадает быть там, где из нас почти никто не бывает, видеть чудеса, о которых здесь и мечтать трудно, что мне открывается вся великая книга, из которой едва кое-кому удается прочесть первую страницу…» Я говорил ей хорошим слогом. «Полноте, - сказала она печально, - я знаю всё; но какою ценою достанется вам читать эту книгу? Подумайте, что ожидает вас, чего вы натерпитесь, сколько шансов не воротиться!.. Мне жаль вас, вашей участи, оттого я и плачу. Впрочем, вы не верите слезам, - прибавила она, - но я плачу не для вас: мне просто плачется».

В творчестве И. Гончарова особое место занимают путевые очерки «Фрегат «Паллада». Они рассказали читателю много нового об устройстве иностранных государств, как цивилизованных европейских, так и колониальных на территории Африки, Азии, Дальнего Востока. Не меньший интерес вызвало и описание уклада жизни русского человека в Сибири.

Шедевр российского флота

В 1831 году по личному указанию Николая I произошла закладка одного из известнейших русских кораблей первой половины XIX века «Паллада». Фрегат был пущен в плавание спустя год и прослужил более 20 лет.

«Палладой» в разные годы командовали Н. Нахимов, П. Моллер, И. Унковский. Благодаря высоким техническим данным и умелым действиям экипажа судно не раз приходило на помощь попавшим в беду кораблям. Использовалось оно и для длительных поездок к берегам других стран. Последнее свое плавание судно совершило в Японию - его описал в своих очерках И. Гончаров. В 1855 году «Паллада» (фрегат перенес два мощных тайфуна и был порядком изношен) отправилась на покой в Постовую бухту на территории Императорской (Советской) гавани в Хабаровском крае.

Кругосветное путешествие

Целью предпринятой в 1852 году, стала необходимость наладить торговые отношения с Японией и провести инспекцию Аляски, принадлежавшей России. Был подобран опытный экипаж, заготовлен на длительное время провиант. Группу дипломатов возглавил вице-адмирал Е. Путятин, а секретарем стал служивший в то время в департаменте внешней торговли писатель И. Гончаров. Фрегат «Паллада» проплывал мимо Англии, Индонезии, Южной Африки, Китая, Филиппин и множества маленьких островов в Атлантическом, Индийском и Тихом океанах. Все путешествие растянулось почти на 3 года.

История написания книги «Фрегат "Паллада"»

И. Гончаров воспринял новость о путешествии позитивно, отметив, что оно значительно обогатит его жизненный опыт. С первых дней он стал записывать все увиденное в путевой журнал, хотя позже, во вступлении к очеркам, отметил, что желал лишь в художественной форме запечатлеть важнейшие моменты поездки. К впечатлениям от заморских стран добавились наблюдения за жизнью русской Сибири: Гончаров добирался в Санкт-Петербург сухопутным путем с берегов куда причалила «Паллада». Фрегат нуждался в ремонте и не мог перенести дальнейшее плавание.

Спустя два месяца после возвращения в столицу (в апреле 1855 года) в «Отечественных записках» появился первый очерк о путешествии. Затем в течение трех лет Гончаров публиковался в «Морском сборнике». Полностью журнал был издан в 1858 году и сразу же привлек внимание всей читающей публики. Впоследствии книга - чего не планировал изначально автор - «Фрегат "Паллада"» дополнилась еще двумя очерками. В первом рассказывалось о заключительном этапе путешествия по Сибири, во втором - о дальнейшей судьбе корабля.

Главными достоинствами путевых записей называли обилие и разнообразие зафиксированного фактического материала, сообщение о явлениях, до той поры мало знакомых русскому человеку, художественное мастерство писателя.

«Фрегат "Паллада"»: краткое содержание книги

Очерки представляют собой подробное описание жизни в различных странах. Причем взгляд автора чаще критичен и сопровождается ироничными замечаниями в адрес иностранцев, кем бы они ни были. Например, английская цивилизация, по мнению Гончарова, уничтожает все живое. Здесь все идет по плану и нет никакой душевности. Такому укладу противопоставляется широкая русская душа. Например, вспоминается рассказ о моряке Сорокине, решившем выращивать в Сибири хлеб. Его задумка удалась, но он не останавливается на достигнутом и осваивает все новые территории, отдавая плоды своего труда тунгусам и церкви.

Отдельного внимания заслуживают воспоминания автора, скучающего на корабле «Паллада» - фрегат писатель на чужбине часто называл родным домом - о жизни русского дворянина. Это неторопливое чаепитие, спокойное лежание на диване, бесконечные праздники. Для Гончарова они не шли ни в какое сравнение с постоянной суетой англичан.

Негры и китайцы не понравились своим запахом, отчасти потому, что натирались особыми маслами. Японцев писатель посчитал хитрыми (чем старше, тем более глупые рожи корчили) и нерасторопными. Он считал, что необходимо непременно разрушить их систему изоляции от внешнего мира и очеловечить. Зато преимуществом диких народов была близость к природе, совершенно утерянная англичанами. В этом плане интересны выводы писателя об итогах колонизации, которые он наблюдал практически на всем пути следования «Паллады». По мнению писателя, «дикие» китайцы при их недостатках могли поучить цивилизованных англичан и американцев и манерам, и общей и отношению к дарам природы.

В книге также рассказывалось (впервые!) о жизни чему способствовало личное знакомство писателя с некоторыми их представителями. Непоколебимая сам образ жизни (несмотря на нечеловеческие условия, лучшие представители дворянства старались поддерживать в своих избах-салонах необходимый уровень духовности) вызывали у писателя восхищение.

Несколько интересных моментов из очерков И. Гончарова

Современному читателю книга интересна описанием того, что сегодня кажется абсурдным. Например, смех и иронию вызвала у Гончарова привычка англичан здороваться. «Сначала попробуют оторвать друг у друга руку», - писал он. Откуда писателю было знать, что принятый у мужчин-англичан способ приветствия скоро появится и в России.

Другой забавный эпизод касается японцев. Одному из местных жителей матрос дал пустую бутылку. Вслед за этим переводчик-японец попросил забрать подарок назад. А на слова: «Да выкиньте ее (бутылку) в море» серьезно ответил, что нельзя. «Мы привезем, а вы уж бросьте … сами». Оказалось, таким образом местные власти боролись с контрабандой.

Так описывает свое необычное путешествие И. Гончаров, фрегат «Паллада» для которого на два с половиной года стал не только домом и напоминанием о Родине, но и позволившим создать высокохудожественное произведение.

Иван Александрович Гончаров

Фрегат "Паллада".

Оригинал электронной версии находится здесь:

Официальный сайт Группы по подготовке Академического собрания сочинений И. А. Гончарова

Дополнения и дополнительная правка: В. Есаулов, сентябрь 2004 г.

(по изданию: И. А. Гончаров. "Фрегат "Паллада", Ленинград, 1986).

***

Предисловие автора к 3-му, отдельному, изданию "Фрегата "Паллада" Автор этой, вновь являющейся после долгого промежутка {* перед изданием 1879 г. книга выходила 17 лет назад, в 1862 г.} книги не располагал более возобновлять ее издание, думая, что она отжила свою пору.

Но ему с разных сторон заявляют, что обыкновенный спрос на нее в публике не прекращаются и что, сверх того, ее требуют воспитатели юношества и училищные библиотеки. Значит, эти путевые приобретают себе друзей и в юных поколениях.

Он относит постоянное внимание публики к его очеркам, прежде всего, к самому предмету их. Описания дальних стран, их жителей, роскоши тамошней природы, особенностей и случайностей путешествия и всего, что замечается и передается путешественниками – каким бы то ни было пером, – все это не теряет никогда своей занимательности для читателей всех возрастов.

Кроме того, история плавания самого корабля, этого маленького русского мира с четырьмястами обитателей, носившегося два года по океанам, своеобразная жизнь плавателей, черты морского быта – все это также само по себе способно привлекать и удерживать за собою симпатии читателей.

Таким образом, автор и с этой стороны считает себя обязанным не перу своему, а этим симпатиям публики к морю и морякам продолжительным успехом своих путевых очерков. Сам он был поставлен своим положением, можно сказать, в необходимость касаться моря и моряков. Связанный строгими условиями плаваниями военного судна, он покидал корабль ненадолго – и ему приходилось часто сосредоточиваться на том, что происходило вокруг, в его плавучем жилище, и мешать приобретаемые, под влиянием мимолетных впечатлений, наблюдения над чужой природой и людьми с явлениями вседневной жизни у себя "дома", то есть на корабле.

Из этого, конечно, не могло выйти ни какого-нибудь специального, ученого (на что у автора и претензии быть не могло), ни даже сколько-нибудь систематического описания путешествия с строго определенным содержанием.

Вышло то, что мог дать

Пересматривая ныне вновь этот дневник своих воспоминаний, автор чувствует сам, и охотно винится в том, что он часто говорит о себе, являясь везде, так сказать, неотлучным спутником читателя.

Утверждают, что присутствие живой личности вносит много жизни в описании путешествий: может быть, это правда, но автор, в настоящем случае, не может присвоить себе этой цели, ни этой заслуги. Он, без намерения и также по необходимости, вводит себя в описания, и избежать этого для него трудно. Эпистолярная форма была принята им не как наиболее удобная для путевых очерков: письма действительно писались и посылались с разных пунктов к тем или другим друзьям, как это было условленно ими и им. А друзья интересовались не только путешествием, но и судьбою самого путешественника и его положением в новом быту. Вот причина его неотлучного присутствия в описаниях.

По возвращении его в Россию письма, по совету же друзей, были собраны, приведены в порядок – и из них составились эти два тома, являющиеся в третий раз перед публикою под именем "Фрегат "Паллада".

Если этот фрегат, вновь пересмотренный, по возможности исправленный и дополненный заключительною главою, напечатанною в литературном сборнике "Складчина" в 1874 году, прослужит(как этот бывает с настоящими морскими судами после так называемого "тимберования", то есть капитальных исправлений) еще новый срок, между прочим и в среде юношества, автора сочтет себя награжденным сверх всяких ожиданий.

В надежде на это он охотно уступил свое право на издание "Фрегата "Паллада" И. И. Глазунову, представителю старейшего в России книгопродавческого дома, посвящающего, без малого столетие, свою деятельность преимущественно изданию и распространению книг для юношества.

Издатель пожелал приложить к книге портрет автора: не имея причин противиться этому желанию, автор предоставил и это право его усмотрению тем охотнее, что исполнение этой работы принял на себя известный русский художник {* И. П. Пожалостин (1837-1909) с фотографии К. И. Бергамаско, снятой в 1873 г.}, резец которого представил публике прекрасные образцы искусства, между прочим недавно портрет покойного поэта Некрасова.

ОТ КРОНШТАДТА ДО МЫСА ЛИЗАРДА

Сборы, прощание и отъезд в Кронштадт. – Фрегат "Паллада". – Море и моряки. – Кают-компания. – Финский залив. – Свежий ветер. – Морская болезнь. – Готланд. – Холера на фрегате. – Падение человека в море. – Зунд.

– Каттегат и Скагеррак. – Немецкое море. – Доггерская банка и Галлоперский маяк. – Покинутое судно. – Рыбаки. – Британский канал и Спитгедский рейд. – Лондон. – Похороны Веллингтона. – Заметки об англичанах и англичанках. – Возвращение в Портсмут. – Житье на "Кемпердоуне". – Прогулка по Портсмуту, Саутси, Портси и Госпорту. – Ожидание попутного ветра на Спитгедском рейде.

– Вечер накануне Рождества. – Силуэт англичанина и русского. – Отплытие.

***

Меня удивляет, как могли вы не получить моего первого письма из Англии, от 2/14 ноября 1852 года, и второго из Гонконга, именно из мест, где об участи письма заботятся, как о судьбе новорожденного младенца. В Англии и ее колониях письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же. Не затерялись ли письма на материке, в датских или прусских владениях? Но теперь поздно производить следствие о таких пустяках: лучше вновь написать, если только это нужно…

Вы спрашиваете подробностей моего знакомства с морем, с моряками, с берегами Дании и Швеции, с Англией? Вам хочется знать, как я вдруг из своей покойной комнаты, которую оставлял только в случае крайней надобности и всегда с сожалением, перешел на зыбкое лоно морей, как, избалованнейший из всех вас городскою жизнию, обычною суетой дня и мирным спокойствием ночи, я вдруг, в один день, в один час, должен был ниспровергнуть этот порядок и ринуться в беспорядок жизни моряка? Бывало, не заснешь, если в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь в потолок и в окна, или заскребет мышонок в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер в конец города под предлогом "далеко ехать", боишься пропустить урочный час лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода не блестит, как хрусталь… И вдруг – на море! "Да как вы там будете ходить – качает?" – спрашивали люди, которые находят, что если заказать карету не у такого-то каретника, так уж в ней качает. "Как ляжете спать, что будете есть? Как уживетесь с новыми людьми?" – сыпались вопросы, и на меня смотрели с болезненным любопытством, как на жертву, обреченную пытке.

Из этого видно, что у всех, кто не бывал на море, были еще в памяти старые романы Купера или рассказы Мариета о море и моряках, о капитанах, которые чуть не сажали на цепь пассажиров, могли жечь и вешать подчиненных, о кораблекрушениях, землетрясениях. "Там вас капитан на самый верх посадит, – говорили мне друзья и знакомые (отчасти и вы, помните?), – есть не велит давать, на пустой берег высадит". – "За что?" – спрашивал я. "Чуть не так сядете, не так пойдете, закурите сигару, где не велено". – "Я всё буду делать, как делают там", – кротко отвечал я. "Вот вы привыкли по ночам сидеть, а там, как солнце село, так затушат все огни, – говорили другие, – а шум, стукотня какая, запах, крик!" – "Сопьетесь вы там с кругу! – пугали некоторые, – пресная вода там в редкость, всё больше ром пьют". – "Ковшами, я сам видел, я был на корабле", – прибавил кто-то. Одна старушка всё грустно качала головой, глядя на меня, и упрашивала ехать "лучше сухим путем кругом света". Еще барыня, умная, милая, заплакала, когда я приехал с ней прощаться. Я изумился: я видался с нею всего раза три в год и мог бы не видаться три года, ровно столько, сколько нужно для кругосветного плавания, она бы не заметила. "О чем вы плачете?" – спросил я. "Мне жаль вас", – сказала она, отирая слезы. "Жаль потому, что лишний человек все-таки развлечение?" – заметил я. "А вы много сделали для моего развлечения?" – сказала она. Я стал в тупик: о чем же она плачет? "Мне просто жаль, что вы едете бог знает куда". Меня зло взяло. Вот как смотрят у нас на завидную участь путешественника! "Я понял бы ваши слезы, если б это были слезы зависти, – сказал я, – если б вам было жаль, что на мою, а не на вашу долю выпадает быть там, где из нас почти никто не бывает, видеть чудеса, о которых здесь и мечтать трудно, что мне открывается вся великая книга, из которой едва кое-кому удается прочесть первую страницу…" Я говорил ей хорошим слогом. "Полноте, – сказала она печально, – я знаю всё; но какою ценою достанется вам читать эту книгу? Подумайте, что ожидает вас, чего вы натерпитесь, сколько шансов не воротиться!.. Мне жаль вас, вашей участи, оттого я и плачу. Впрочем, вы не верите слезам, – прибавила она, – но я плачу не для вас: мне просто плачется".

В этом повествовании рассказывается о том, как Гончаров путешествовал на протяжении долгих трех лет с 1852г до 1855г. Сначала автор описывает то, как он хочет опубликовать свои записи дневника либо как путешественник или же, как мореплаватель. Это будет обычный отчет о странствиях в художественном стиле.

Странствие происходит на фрегате «Паллада». Писатель переплыл Англию к множественным колониям, которые расположились на огромном Тихом океане. Ему суждено было познакомиться с другой культурой и миром. В том время, когда англичанин покорил природу и шел семимильным шагом к индустрии, колонии обитали с заботой о природе. Потому автор с легкостью прощается с шумной Англией и направляется к тропикам.

Гончаров странствует по незнакомым его краям и по Росси. Сибирь – колония, где присутствует вечная борьба и дикость. Рассказывается о встречах с декабристами. Писатель с большим желанием сравнивает то, как живут в Англии и на Руси. Шум развитой страны сравнивается с тихой мирной жизнью русских помещиков, которые спят на мягких кроватях и не желают просыпаться. Лишь петух может растревожить знать. Без слуги, Егора, который в свою свободную минутку решил сбегать порыбачить, помещик не может отыскать своих вещей, для того, чтобы переодеться. Выпив чая, мужчина смотрит на календарь, ищет какой-нибудь праздник, день рожденья, чтобы хорошенько погулять.

Писателю говорили, что моряки – это алкоголики, но на деле же оказалось во все не так.

Самое яркое описание – путешествие в Японию. Здесь очень сказочно описываются обычаи и главные черты культурной жизни данной страны. Автор чувствует скорый визит европейской цивилизации и это будет достаточно скоро. Подводя итоги всего странствия, писатель делает вывод, что должны быть взаимные удобства наций, а не развитие одного благодаря эксплуатированию других.

Картинка или рисунок Фрегат Паллада

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Васильев Не стреляйте в белых лебедей

  Главного героя романа Бориса Васильева «Не стреляйте в белых лебедей» зовут Егор Полушкин, но в деревне, где он живет, его знают как «бедоносца». У Егора есть жена Харитина, которой очень не повезло с именем

• Краткое содержание Голодные игры книги Сьюзен Коллинз

  В далеком будущем существовало государство, поделенное на несколько дистриктов (районов). В качестве устрашения жителей и для собственного развлечения власти организовали в стране Голодные Игры, проводящиеся каждый год

Иван Александрович Гончаров

Фрегат "Паллада".

Оригинал электронной версии находится здесь:

Официальный сайт Группы по подготовке Академического собрания сочинений И. А. Гончарова

Дополнения и дополнительная правка: В. Есаулов, сентябрь 2004 г.

(по изданию: И. А. Гончаров. "Фрегат "Паллада", Ленинград, 1986).

***

Предисловие автора к 3-му, отдельному, изданию "Фрегата "Паллада" Автор этой, вновь являющейся после долгого промежутка {* перед изданием 1879 г. книга выходила 17 лет назад, в 1862 г.} книги не располагал более возобновлять ее издание, думая, что она отжила свою пору.

Но ему с разных сторон заявляют, что обыкновенный спрос на нее в публике не прекращаются и что, сверх того, ее требуют воспитатели юношества и училищные библиотеки. Значит, эти путевые приобретают себе друзей и в юных поколениях.

Он относит постоянное внимание публики к его очеркам, прежде всего, к самому предмету их. Описания дальних стран, их жителей, роскоши тамошней природы, особенностей и случайностей путешествия и всего, что замечается и передается путешественниками – каким бы то ни было пером, – все это не теряет никогда своей занимательности для читателей всех возрастов.

Кроме того, история плавания самого корабля, этого маленького русского мира с четырьмястами обитателей, носившегося два года по океанам, своеобразная жизнь плавателей, черты морского быта – все это также само по себе способно привлекать и удерживать за собою симпатии читателей.

Таким образом, автор и с этой стороны считает себя обязанным не перу своему, а этим симпатиям публики к морю и морякам продолжительным успехом своих путевых очерков. Сам он был поставлен своим положением, можно сказать, в необходимость касаться моря и моряков. Связанный строгими условиями плаваниями военного судна, он покидал корабль ненадолго – и ему приходилось часто сосредоточиваться на том, что происходило вокруг, в его плавучем жилище, и мешать приобретаемые, под влиянием мимолетных впечатлений, наблюдения над чужой природой и людьми с явлениями вседневной жизни у себя "дома", то есть на корабле.

Из этого, конечно, не могло выйти ни какого-нибудь специального, ученого (на что у автора и претензии быть не могло), ни даже сколько-нибудь систематического описания путешествия с строго определенным содержанием.

Вышло то, что мог дать

Пересматривая ныне вновь этот дневник своих воспоминаний, автор чувствует сам, и охотно винится в том, что он часто говорит о себе, являясь везде, так сказать, неотлучным спутником читателя.

Утверждают, что присутствие живой личности вносит много жизни в описании путешествий: может быть, это правда, но автор, в настоящем случае, не может присвоить себе этой цели, ни этой заслуги. Он, без намерения и также по необходимости, вводит себя в описания, и избежать этого для него трудно. Эпистолярная форма была принята им не как наиболее удобная для путевых очерков: письма действительно писались и посылались с разных пунктов к тем или другим друзьям, как это было условленно ими и им. А друзья интересовались не только путешествием, но и судьбою самого путешественника и его положением в новом быту. Вот причина его неотлучного присутствия в описаниях.

По возвращении его в Россию письма, по совету же друзей, были собраны, приведены в порядок – и из них составились эти два тома, являющиеся в третий раз перед публикою под именем "Фрегат "Паллада".

Если этот фрегат, вновь пересмотренный, по возможности исправленный и дополненный заключительною главою, напечатанною в литературном сборнике "Складчина" в 1874 году, прослужит(как этот бывает с настоящими морскими судами после так называемого "тимберования", то есть капитальных исправлений) еще новый срок, между прочим и в среде юношества, автора сочтет себя награжденным сверх всяких ожиданий.

В надежде на это он охотно уступил свое право на издание "Фрегата "Паллада" И. И. Глазунову, представителю старейшего в России книгопродавческого дома, посвящающего, без малого столетие, свою деятельность преимущественно изданию и распространению книг для юношества.

Издатель пожелал приложить к книге портрет автора: не имея причин противиться этому желанию, автор предоставил и это право его усмотрению тем охотнее, что исполнение этой работы принял на себя известный русский художник {* И. П. Пожалостин (1837-1909) с фотографии К. И. Бергамаско, снятой в 1873 г.}, резец которого представил публике прекрасные образцы искусства, между прочим недавно портрет покойного поэта Некрасова.

ОТ КРОНШТАДТА ДО МЫСА ЛИЗАРДА

Сборы, прощание и отъезд в Кронштадт. – Фрегат "Паллада". – Море и моряки. – Кают-компания. – Финский залив. – Свежий ветер. – Морская болезнь. – Готланд. – Холера на фрегате. – Падение человека в море. – Зунд.

– Каттегат и Скагеррак. – Немецкое море. – Доггерская банка и Галлоперский маяк. – Покинутое судно. – Рыбаки. – Британский канал и Спитгедский рейд. – Лондон. – Похороны Веллингтона. – Заметки об англичанах и англичанках. – Возвращение в Портсмут. – Житье на "Кемпердоуне". – Прогулка по Портсмуту, Саутси, Портси и Госпорту. – Ожидание попутного ветра на Спитгедском рейде.

– Вечер накануне Рождества. – Силуэт англичанина и русского. – Отплытие.

***

Меня удивляет, как могли вы не получить моего первого письма из Англии, от 2/14 ноября 1852 года, и второго из Гонконга, именно из мест, где об участи письма заботятся, как о судьбе новорожденного младенца. В Англии и ее колониях письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же. Не затерялись ли письма на материке, в датских или прусских владениях? Но теперь поздно производить следствие о таких пустяках: лучше вновь написать, если только это нужно…

Вы спрашиваете подробностей моего знакомства с морем, с моряками, с берегами Дании и Швеции, с Англией? Вам хочется знать, как я вдруг из своей покойной комнаты, которую оставлял только в случае крайней надобности и всегда с сожалением, перешел на зыбкое лоно морей, как, избалованнейший из всех вас городскою жизнию, обычною суетой дня и мирным спокойствием ночи, я вдруг, в один день, в один час, должен был ниспровергнуть этот порядок и ринуться в беспорядок жизни моряка? Бывало, не заснешь, если в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь в потолок и в окна, или заскребет мышонок в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер в конец города под предлогом "далеко ехать", боишься пропустить урочный час лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода не блестит, как хрусталь… И вдруг – на море! "Да как вы там будете ходить – качает?" – спрашивали люди, которые находят, что если заказать карету не у такого-то каретника, так уж в ней качает. "Как ляжете спать, что будете есть? Как уживетесь с новыми людьми?" – сыпались вопросы, и на меня смотрели с болезненным любопытством, как на жертву, обреченную пытке.