ВходТема русской деревни и города в литературе у гоголя, достоевского, григоровича и тургенева. Сочинение: Образ и судьба русской деревни в повести Бунина "Деревня"
Тема города и деревни стала особенно актуальной в русской литературе 20 века, когда эпоха индустриализации стала поглощать деревню: деревенскую культуру, мировоззрение. Деревни стали пустеть, молодые жители стремились перебраться в город, «поближе к цивилизации». Такое положение дел очень тревожило многих русских писателей, связанных с деревней своими корнями. Ведь именно в деревенском образе мысли и чувств они видели основы истинной нравственности, чистоты, простоты жизни, коренной мудрости. В послереволюционном творчестве С. Есенина громко звучит проблема города и деревни. Поэту милы родные поля «в печали своей», он провозглашает мир «граблям, косе и сохе» и хочет верить в лучшую долю крестьянства. Но настрой его пессимистичен.
В стихотворении «Я последний поэт деревни» он предрекает скорую гибель деревни, наступление на ее цивилизации в виде «железного гостя». В поэме «Сорокоуст» Есенин сравнивает два мира, представленных в виде чугунного поезда (город) и красногривого жеребенка (деревня). Жеребенок стремится перегнать поезд, но это невозможно: силы неравны. Поэт с грустью отмечает, что настали те времена, когда «живых коней победила стальная конница…» Это отразилось не только в укладе жизни, но, что гораздо серьезнее, в укладе мысли, в представлениях о морали и нравственности. Другим певцом деревенской жизни стал В.
И. Белов. Он вошёл в литературу в самом начале 60-х годов 20 века.
Деревенские люди В.Белова скупы на слова и выражения чувств, порой грубоваты, так как выросли в трудном мире далёкой северной деревни. Неслучайно бабка Евстолья рассказывает сказки о пошехонцах, несчастных мужиках – растяпах. Главный герой его повести «Привычное дело» сродни этим пошехонцам. О нём сказано: «Русский человек умён задним умом, иногда он бывает простоват, попадает впросак», и потому так добродушно посмеиваются над ним односельчане и сам автор. Белов обращается не к идеальному человеку, а к самому обычному, имеющему как положительные, так и отрицательные черты характера. Писатель утверждает, что именно деревенские люди – основа нравственности, чистоты и простоты, основа нации.
В. Распутин в «Матрёнином дворе» также обращается к теме деревни и города. Для писателя понятие деревни сродни понятию «земля», «родина», «память» и «любовь». Жители Матёры, хранители традиций и жизненных основ, не могут представить своей жизни без знакомых с детства мест. Их не привлекает благоустройство города, для них существование вне родного острова бессмысленно, да и невозможно вообще. Молодежь же считает по-другому.
Они отрываются от родных корней, переезжают в город, забывают не только своих предков, но и родную землю, превращаются в людей памяти и без родины. Писатель видит в этом очень тревожную тенденцию. Таким образом, деревенская жизнь, с одной стороны, идеализируется писателями, представляется во всей своей естественности и правде, с другой, деревенская жизнь противопоставляется городской как во многом аморальной, безнравственной, оторванной от своих корней и заповедей предков. В то же время, писатели отмечают, что город побеждает деревню, люди стремятся уехать, деревни превращаются в заброшенные пустыни. Это тревожная тенденция, потому что деревня – основа нации, культуры и мировоззрения русского народа.
ПЛАН1. Образ и судьбы деревни в русской литературе XIX-XX веков
2. Умирающая деревня - символ гибели русского крестьянства в повести А.Платонова "Котлован"
3. "Тут ни убавить, ни прибавить, - так это было на земле…" Роль литературы в осмысле-нии событий периода коллективизации
1. Образ и судьбы деревни в русской литературе XIX-XX веков.
Жизнь русской деревни издавна являлась предметом изображения в отечествен-ной
литературе. Тема деревни возникает еще на рубеже 18-19 веков в творчестве
Н.М.Карамзина (Повесть "Бедная Лиза") и А.Н.Радищева ("Путешествие
из Петербурга в Москву"). Сразу же следует отметить, что тема деревни
в 19-м веке была тождественна теме жизни всего народа; понятия "крестьянство"
и "народ" воспринимались как тожде-ственные, и говорить о судьбе
крестьянина в художественной литературе - означало гово-рить о судьбах
всего русского народа.
В первой половине 19-го века А.С.Пушкин художественно исследует вопрос
об от-ношениях аристократии и народных низов (повести "Капитанская
дочка" и "Дубровский", а также "История села Горюхина").
Н.В.Гоголь воплощает свои представления о красоте, силе и умении работать
русского народа в замечательных образах крепостных крестьян из поэмы "Мертвые
души"; в это же время образ города оценивается в литературе как образ
неистинности русской жизни, как образ места, где жить нельзя. Образ Петербурга,
выве-денный на страницах гоголевских "Петербургских повестей"
(образ города, где жестокий ветер дует на человека сразу со всех четырех
сторон), - этот образ развивается в романах Ф.М.Достоевского. В Петербурге
Достоевского невозможно жить: в нем можно только уми-рать или совершать
преступления.
Л.Н.Толстой с гордостью называл себя "адвокатом 100-миллионного земледельче-ского
народа". Русский крестьянин всегда являлся для Л.Толстого носителем
высшей правды, которая заключалась в совокупной, духовной мудрости народа.
Не случайно одну из своих статей, написанную во время работы в Яснополянской
школе, он озаглавил так: "Кому у кого учиться писать - крестьянским
детям у нас или нам у крестьянских детей". Платон Каратаев из романа-эпопеи
"Война и мир" стал олицетворением "всего доброго, круглого
и русского", воплощением роевого начала, которое, по Толстому, выражает
ос-новные особенности мышления русского крестьянина. Известно, что биологически
само-достаточной единицей является весь пчелиный рой, а не отдельная пчела;
так и народ, в понимании Льва Толстого, продолжает свою историческую жизнь
благодаря выработанно-му веками закону народной жизни: быть как все! И
этому закону учатся лучшие герои "Войны и мира" - князь Андрей,
Пьер Безухов, Наташа Ростова.
Николай Алексеевич Некрасов, оплакивая тяжелое крестьянское житье, задавал
народу вопрос, содержащий в себе и ответ: "Чем хуже был бы твой удел,
Когда б ты ме-нее терпел?" Писатели-народники (Глеб Иванович Успенский,
Федор Михайлович Решет-ников) и революционеры-демократы 1860-х - 80-х
годов призывали народ к перемене своей судьбы, к решительному протесту
против нищеты и бесправия.
Прекрасно знавший и горячо любивший крестьянина и его нелегкую долю, Иван
Алексеевич Бунин глубоко раскрыл причину бедственного положения народа
в своих по-вестях "Деревня" (1910) и "Суходол" (1911).
Замечательный писатель, тем не менее, не закрывал глаза и на собственные
недостатки крестьянина - его нежелание учиться чему бы то ни было, косность,
то есть нежелание любых перемен, порою звериную жестокость и жадность.
Близок к этой позиции был и другой великий представитель русского критического
реализма, Антон Павлович Чехов. В своих повестях повести "Мужики"
(1897) и "В овраге" (1900) он признал, что в бедах крестьянства
есть и его собственная вина.
Во второй половине 19-го века изменяется социальная картина русского общест-ва;
после отмены крепостного права (1861) потоки крестьян устремляются в город.
Заро-ждается городской пролетариат, все крепче теряющий свою генетическую
связь с дерев-ней. (Заметим, что Лев Толстой, например, считал "фабричного"
лишь испорченным кре-стьянином, оторвавшимся от своих вековых народных
корней).
Великий гуманист двадцатого века, Максим Горький, относился к крестьянству
весьма настороженно. Это отношение ярко проявилось как в его ранних романтических
рассказах (например, в рассказе "Челкаш"), так и в цикле рассказов
"По Руси", а особен-но развернуто - в цикле публицистических
статей "Несвоевременные мысли" (1917-18). Мужики из деревни
Красновидово под Казанью поджигают дом, в котором живет народ-ник-просветитель
Михаил Ромась со своими соратниками (среди них - и юный Алеша Пеш-ков)
в повести "Мои университеты" (1923). Пожалуй, неудивительно
поэтому, что кресть-янство он считает полностью антиреволюционным классом
и метафорически представляет в образе огромного пресного болота, в котором
может без остатка раствориться горсть со-ли - революционно настроенного
пролетариата.
После 1917 года соотношение города и деревни полярно изменяется. Теперь
в ли-тературе, как и в политической жизни страны, верх берут сторонники
новой, технизиро-ванной, ориентированной на западную промышленность России.
Драма разделенности су-деб человеческих, судеб народных запечатлелась
в творчестве одного из тончайших лири-ков двадцатого столетия - Сергея
Есенина. В стихотворениях своих последних лет - "Русь уходящая",
"Русь советская", "Письмо на родину", в поэме "Анна
Снегина" и многих дру-гих Есенин ставит перед собою вопрос: с кем
же я? Его милое детство связано со "ста-рой", патриархальной
Русью, а жизнь демонстрирует превосходящую силу новой, "сталь-ной"
России. К Есенину очень подходят слова другого очень глубокого и душевного
писа-теля, Василия Шукшина: "Я напоминаю себе человека, - говорил
Шукшин, - который од-ной ногой стоит на берегу, а другой - в лодке. И
плыть нельзя, и идти невозможно". Силь-нейший кризис, вызванный невозможностью
выбора между двумя частями своей души, по-ловинами расколотой русской
крестьянской жизни, унес жизнь Есенина в 1925 году.
В литературе 1920-х - 30-х годов деревня выступает как объект социальной
опеки со стороны города, как какой-то "подшефный", которого
нужно подтягивать до своего уровня, - подтягивать терпеливо, снисходительно.
Народ как хранитель вековечной тайны, тем более как народ-богоносец в
литературе и политическом сознании общества перестает существовать.
Тема коллективизации возникла в современной русской литературе практически
одновременно с событиями самой коллективизации. Известнейшие писатели
тех лет отда-ют свои перья делу изображения социалистической перестройки
села: романы Федора Панферова "Бруски" (1928-37), поэмы Александра
Твардовского "Путь к социализму" и особенно "Страна Муравия"
(1936), знаменитый роман Михаила Шолохова "Поднятая це-лина"
(кн.1 -1932, кн. 2 - 1959) -все эти тексты решительно утверждают необходимость
перехода отечественного сельского хозяйства на путь коллективизации, обобществления
имущества и труда. И это были еще лучшие из романов, повестей и поэм,
живописных по-лотен, спектаклей и кинофильмов, прославлявших коллективизацию.
Между тем в "побед-ном" 1936 году в стране было произведено,
например, мяса ровно в два раза меньше, чем в 1918-м, когда страна была
объята пламенем гражданской войны. Страшный голод пора-зил плодороднейшую
Украину в 1932-33 годах.
Современный исследователь литературы о теме коллективизации, Юрий Дворя-шин,
свидетельствует: "В атмосфере всеобщего наступления на деревню в
30-е годы не-которым писателям сама идея переделки крестьянства из-за
его якобы неразвитости и ни-чтожности с точки зрения будущего представлялась
малореальной, а потому и недостаточ-ной. В то время не казались дикими
даже такие откровения, которые доходили до читате-лей, например, со страниц
панферовских "Брусков": "Временами ему (Кириллу Ждаркину,
главному герою романа, - А.Т.) казалось, - переделать крестьянина, привыкшего
к своему клочку земли, - величайший бред, брехня, пустая фантазия; его
надо просто использо-вать, как используют волов при тракторе, - чтобы
на костях этого мелкого собственника взрастить новое поколение, - людей
грядущей эпохи" .
Однако из поля зрения наиболее вдумчивых и честных писателей не исчез
и нрав-ственно-гуманистический аспект в освещении событий современности,
событий коллекти-визации. В таких произведениях, как рассказы Ивана Макарова
"Остров", "Фортель-мортель", Ивана Катаева "Молоко"
и некоторых других, отразилось понимание писателя-ми сложности и неоднозначности
соотношения общечеловеческого и классового в соци-альных преобразованиях.
Новокрестьянские поэты - Николай Клюев, Сергей Клычков, Петр Орешин, Алек-сей
Ширяевец - были уничтожены за то, что в своих стихах осмеливались оплакивать
судьбу родных сел, всего российского крестьянства.
Именно по причине изображения начинающейся в селе - как и во всей стране
- разрухи навлек на себя первую волну жестокой критики великий писатель
двадцатого столетия Андрей Платонович Платонов. Его рассказ "Усомнившийся
Макар" и бедняцкая хроника "Впрок", написанные в 1929-30
годах, метафорически, прикровенно изображали зарождающееся царство советского
абсурда.
В современной русской литературе теме коллективизации посвящены многие
по-вести и романы: "На Иртыше" и "Комиссия" Сергея
Залыгина (1960-е годы), "Прощай, Гульсары!" Чингиза Айтматова;
в восьмидесятые годы литература получает возможность говорить о белых
пятнах советской истории более свободно, и появляются романы Васи-лия
Белова "Кануны" и "Год великого перелома" (еще не
оконченный), "Мужики и бабы" Бориса Можаева, "Овраги"
Сергея Антонова, тетралогия Федора Абрамова "Пряслины" ("Две
зимы и три лета", "Пути-перепутья", "Братья и сестры",
"Дом"). Публикуется не увидевшая света в свое время трагическая
повесть Василия Гроссмана "Все течет"… Этой теме посвящены многие
кинофильмы и театральные постановки, общество получило воз-можность доступа
к документальным свидетельствам эпохи. Однако именно в этих услови-ях
становится все более наглядным и очевидным мужество тех писателей, которые
смогли запечатлеть эту жестокую эпоху "изнутри". Свою статью
мы посвятим исследованию темы коллективизации в повести Андрея Платонова
"Котлован" (1929-30).
2. Умирающая деревня - символ гибели русского крестьянства в повести А.Платонова "Котлован".
Если рассматривать все написанное Андреем Платоновым как одну книгу,
то ее первой главой окажутся произведения, посвященные ленинской революции.
"Чевенгур", как в линзе, собирает все темы, сюжеты, героев этой
главы, развивает и углубляет их. Главная тема второй главы - сталинская
революция, эпоха "великого перелома", время второго "большого
прыжка". Ленин верил в возможность немедленного прыжка "из цар-ства
необходимости в царство свободы". Этот мираж влечет чевенгурских
апостолов. Ста-лин приказал стране прыгать второй раз: из "страны
аграрной" в "страну индустриаль-ную", из России отсталой
в Россию коммунистическую. Платонов размышляет об этом вре-мени в "Усомнившемся
Макаре", в повестях "Котлован", "Впрок", "Ювенильное
море", в очерках "Че-Че-О", в пьесах "Четырнадцать
красных избушек" и "Шарманка". Философ-ским подведением
итогов станет повесть "Джан". Глава закроется в 1934 г.
Повесть "Котлован" можно рассматривать как продолжение "Чевенгура":
снова сооружается утопия. Закладывается фундамент под счастливое будущее,
роется котлован под "общий дом пролетариату" . Снова строят
его мечтатели, "дураки", напоминающие героев романа. Но после
гибели Чевенгура минуло десять лет. В романе рассказывалось о строительстве
коммунизма в одном уезде, в повести - о строительстве социализма в одной
стране. Платонов пишет "Котлован" в декабре 1929 г. - апреле
1930 г. Эти даты опреде-ляют сюжет повести: 27 декабря 1929 г. Сталин
объявил о переходе к политике "ликвида-ции кулачества как класса"
, 2 марта 1930 г. Сталин в статье "Головокружение от успе-хов"
задержал ненадолго безумный бег к сплошной коллективизации.
Герои "Чевенгура" постарели на десять лет, положение их изменилось,
но они продолжают верить, продолжая выражать сомнения.
"Котлован" - наиболее емкое из произведений Платонова. Писатель
отказался от медленного эпического повествования, которое в "Чевенгуре"
передавало мертвую не-подвижность достигнутой цели. Лихорадочный бег к
счастью передан в "Котловане" очень сжато, на коротком пространстве
ста страниц. Никогда больше Платонову не удастся такое полное слияние
реального и конкретного социально-исторического фона и онтологическо-го
подтекста.
Повесть складывается из двух хронотопов: городского и деревенского: два
разных пространства - город и деревня - объединены одним временем, временем
бега к социа-лизму. Социалистический проект, его называют План, выполняется
в городе и деревне под руководством одной Организации. Реальным событиям,
строго определенным временем и пространством, Платонов придает символический
смысл, превращающий "Котлован" в единственное в литературе адекватное
изображение событий, значение которых в истории страны и народа превосходит
значение Октябрьской революции.
Социалистический проект в городе состоит в строительстве единого здания,
"куда войдет на поселение весь местный класс пролетариата" .
Социалистический проект в де-ревне состоит в создании колхоза и ликвидации
кулаков. Осуществление этих проектов втягивает в действие строителей и
руководителей. Платонов изображает структуру совет-ского общества, сложившегося
в конце 20-х годов.
Особенность героев Платонова в том, что они жаждут счастья, рая на земле,
кото-рый, однако, не похож на "рай" руководителя Пашкина. Они
не верят, что "счастье про-изойдет от материализма", как уверяют
Вощева в завкоме. Одиночки, верящие в "мате-риализм", такие
как Прокофий Дванов или Козлов, легко получают свою "долю".
Неух-ватным счастье остается для тех, кто видит его не как удовлетворение
низменных по-требностей, а как достижение другой, высшей ступени бытия.
Метафизическая, экзистенциальная тоска платоновских героев представляется
пи-сателю свидетельством могучих возможностей, заложенных в человеке.
В каждом челове-ке, подчеркивает Платонов, выбирая своими героями людей,
занимающих самое низкое положение в обществе. Принципиальное различие
между "Чевенгуром" и "Котлованом", различие, вызванное
разницей между 1921 и 1930 годами, в том, что в годы ленинской революции
еще была возможность интерпретировать идею, самостоятельно выбирать спо-собы
достижения "рая", в годы сталинской революции "дураки",
одержимые идеей сча-стья, выбора не имеют: они идут в утопию тем путем,
какой им указывают руководители.
Сравнение путей в "рай", в коммунистическую утопию, показывает,
что и в пер-вом и во втором случае избирается тот же путь. В "Чевенгуре"
апостолы новой веры ис-требили буржуев и полубуржуев и перестали работать.
В "Котловане" носители новой ве-ры, пролетарии, выполняют две
функции: работают и убивают врагов. Работа их, однако, носит мнимый характер,
она бессмысленна, ибо является выполнением бумажных планов. Копая землю,
роя котлован, дыру в земле, под фундамент будущего всепролетарского до-ма,
рабочие действуют в мире ирреальном.
Они возвращаются в реальный мир, когда их приглашают принять участие в
убий-стве врагов.
Все граждане СССР были извещены о начале "сплошной коллективизации".
Зем-лекоп Сафронов говорит не о мечте, он говорит: "согласно пленума"
мы "обязаны… лик-видировать не меньше как класс…" Сафронов излагает
директиву "пленума" - имеется в виду пленум ЦК и ЦКК ВКП(б),
собравшийся в апреле 1929 г. - девочке Насте. С детской наивностью Настя
обнажает смысл директив пленума. "С кем вы останетесь?" - спраши-вает
она Сафронова. "С задачами, с твердой линией дальнейших мероприятий",
- отвеча-ет он. "Это значит, - резюмирует девочка, - плохих людей
всех убивать, а то хороших очень мало". Землекоп находит этот вывод
вполне классовым и четким: "Это монархизму люди без разбору требовались
для войны, а нам только один класс дорог". Он зловеще добавляет:
"Да мы и класс свой будем скоро чистить от несознательного элемента".
"Со-гласно пленума", единственный способ построения нового мира,
"общепролетарского до-ма" - истребление всех классов, кроме
одного, рабочего, а затем чистка и этого единст-венно сохранившегося класса.
Настя делает логический вывод: "Тогда будут только са-мые-самые главные
люди".
Деревня появляется в городском хронотопе незаметно, осторожно и взрывается
страшной метафорой: мужики приходят в город за гробами. Там, где роется
котлован под "общепролетарский дом", крестьяне из соседней деревни
сложили гробы "впрок". Один из ходоков за гробами, "безвестный
мужик с желтыми глазами", вспоминает недавнее прошлое: "Его
тоскливому уму представлялась деревня во ржи, и над ней носился ветер
и тихо крутил деревянную мельницу, размалывающую насущный, мирный хлеб.
Он жил так в недавнее время, чувствуя сытость в желудке и семейное счастье
в душе; и сколько годов он ни смотрел из деревни вдаль и в будущее, он
видел на конце равнины лишь сияние не-ба с землею, а над собою имел достаточный
свет солнца и звезд". Мужик вспоминает счастливую жизнь: в душе -
семейное счастье, в желудке сытость, уверенность в будущем и в мироздании.
Простое крестьянское счастье погибло, рухнул мир. Пришла смерть для всех:
заготовлено сто гробов, для всех жителей деревни, включая детей. Девочка
Настя, глядя на мужиков, отволакивающих гробы в деревню, задает опасно-наивный
вопрос: "Это буржуи были?" Честный Чиклин отвечает: "Нет,
детка. Они живут в соломенных из-бушках, сеют хлеб и едят с нами напополам".
"А зачем им тогда гробы? - неумолимо ло-гично спрашивала девочка.-
Умирать должны одни буржуи, а бедные нет!" Платонов пи-шет: "Землекопы
промолчали, еще не сознавая данных, чтобы говорить".
Деревня, изображенная писателем во второй половине повести, это деревня
пе-риода коллективизации, деревня в момент Страшного Суда. Сравнив коллективизацию,
описанную Платоновым, с классическим советским романом о коллективизации,
"Поднятой целиной" Шолохова, мы увидим, что оба писателя использовали
те же самые элементы: рабочие-активисты, организующие колхоз, расслоение
среди крестьян - одни вступают в колхоз, другие отказываются, - раскулачивание
как форма разрешенного грабежа, ис-требление крестьянами скота, ликвидация
кулаков. Шолохов сложил из этих элементов повествование о необходимой
в интересах государства и бедняков мере, приносящей всем тем, кто с ней
согласен, радость и счастье. Платонов, придав элементам коллективизации
апокалиптическую форму Страшного Суда, изображает гротескную ситуацию
строительст-ва нового мира, о котором не имеют представления ни те, кто
его строит, - загоняя в кол-хоз согласных, истребляя несогласных, - ни
те, для кого он - якобы - строится.
Контраст между идиллическим воспоминанием о спокойной счастливой деревне
и апокалипсисом коллективизации представлен как сменяющие друг друга сцены
смертей и разрушения. "Плачь, бабка, плачь сильней, - говорит "товарищ
активист", организатор колхоза, крестьянке, - это солнце новой жизни
взошло и свет режет ваши темные глаза".
Режущий глаза свет "солнца новой жизни" беспощаден: не скрывая
ни одной де-тали, освещает он кошмарно-чудовищный образ строительства
утопии. Платонов исполь-зует лишь одну сюрреалистическую деталь: в раскулачивании
принимает активное уча-стие - он указывает избы кулаков и подкулачников
- медведь. Иосиф Бродский пишет: "Если за стихи капитана Лебядкина
о таракане Достоевского можно считать первым писа-телем абсурда, то Платонова
за сцену с медведем-молотобойцем в "Котловане" можно считать
первым серьезным сюрреалистом". Сцена с медведем возникает в повести
не-случайно. Еще в "Чевенгуре" строители утопии верили, что
с приходом коммунизма про-изойдет освобождение животных. В "год великого
перелома" освобождается - медведь и присоединяется к пролетариату.
Но атмосфера сюрреализма создается не пролетарием-медведем. Впечатление
страшного сна, наваждения создается нормальным поведением людей, совершающих
спокойно, как бы естественно, ненормальные, неестественные по-ступки.
Убивают Козлова и Сафронова, пришедших в деревню помогать строительству
колхоза, не глядя, не расспрашивая, убивает Чиклин мужика, случайно оказавшегося
под рукой, убивают, посадив на плот, который спускается в океан, всех
крестьян, не поже-лавших войти в колхоз, крестьяне убивают скот, не желая
отдавать его в колхоз. Коллек-тивизация изображается писателем как коллективное
самоубийство. Крестьяне, убивая скот, убивая рабочих, пришедших к ним
агитировать, уничтожая деревья, вступая в кол-хоз или отказываясь это
сделать, уничтожают собственную плоть.
Платонов не хочет, чтобы у читателя оставались сомнения относительно смысла
происходящего. Он вводит обобщающий образ русского крестьянства: "Старый
пахарь Иван Семенович Кретинин целовал молодые деревья в своем саду и
с корнем сокрушал их прочь из почвы, а его баба причитала над голыми ветками.
- Не плачь, старуха, - говорил Кретинин, - ты в колхозе мужиковской давалкой
станешь, а деревья эти - моя плоть, и пускай она теперь мучается, ей же
скучно обобществляться в плен!" Крестьянин согла-шается скорее на
обобществление плоти своей жены, чем своих деревьев, которые он чув-ствует
своей плотью. Платонов обращается к религиозному символу: "…говядину
в то краткое время ели, как причастие, - есть никто не хотел, но надо
было спрятать плоть родной убоины в свое тело и сберечь ее там от обобществления".
Деревня распадается на организованных и неорганизованных: организованные
- крестьяне, соглашающиеся отдать свою плоть в плен, пойти в колхоз, убив
предваритель-но скот, который они жалеют больше себя, неорганизованные
- крестьяне, которые в кол-хоз идти отказываются, предпочитая умереть.
Истребление "неорганизованных" - посадка мужиков, женщин и детей
на плот, спускаемый в море, - повторение сцены убийства "буржуев"
и "полубуржуев" в "Чевен-гуре": Утопия обязательно
требует жертвоприношения, ликвидации "нечистых". Есть, од-нако,
различие в массовых убийствах 1921 и 1930 годов. В 1921 году чевенгурские
апо-столы убивали, отравленные Идеей, по внутренней необходимости - как
средневековые хилиасты. В 1930 г. убийство происходит по прямому приказу
сверху, на основании оче-редной инструкции из района: "…пора тронуться,
- заявляет активист, - у нас в районе че-тырнадцатый пленум идет!"
В 1930 г. нет и той связи между жертвой и палачом, какая существовала
между апостолами и их жертвами. Прощаясь с жизнью, "неорганизованные"
просят активиста лишь об одном: "Отвернись и ты от нас на краткое
время, дай нам тебя не видеть". Убиваемые "буржуи" умирали
в одиночестве, держась за руку палача, как за последнюю нить, связывавшую
их с жизнью. Отправляемые на смерть "кулаки" приобре-тают духовную
крепость от своих соседей, с которыми они прощаются по-христиански: ис-поведовавшись
в грехах и получив прощение. Все целуются, и поцелуй рождает "новую
родню": "После целованья люди поклонились в землю - каждый всем
и встали на ноги, свободные и пустые сердцем". Старинный обряд дает
людям, идущим на смерть, свободу и очищает сердце. "Жили мы люто,
а кончаемся по совести", - замечает один крестьянин другому.
"Неорганизованные", обреченные очередным пленумом на смерть,
умирают "по совести", в соответствии с христианской верой. Но
без священника, хотя в деревне, в ко-торой организуется колхоз, есть и
церковь и священник.
"Котлован" может быть исследуем с многих точек зрения: как модель
"новой по-вести", как лучший образец "платоновского языка",
как исторический источник. Исклю-чительная ценность повести, как исторического
источника, состоит в том, что писателю удалось на очень небольшой площади
- 100 страниц, один город и одна деревня - изобра-зить все многообразие
социальных групп и слоев, принимавших участие - активное или пассивное
- в коллективизации. Платонов не вводит в повесть новых тем, но доводит
до точки кипения все дорогие, важные для него проблемы, выражая их резко,
открыто и бес-пощадно.
Религия - христианская вера и сменяющая ее псевдо-религия утопии - изображе-на
в "Котловане" нагляднее, чем в других произведениях писателя.
В деревне есть церковь: "Близ церкви росла старая забвенная трава,
и не было тропинок или прочих человеческих проходных следов, - значит
люди давно не молились в храме". Люди не молятся - ибо это запрещено.
Следит за верующими бывший священник, который "отмежевался от своей
души и острижен под фокстрот". Всех, кто приходит в церковь, он заносит
в листок: "А те листки с обозначением человека, осенившего себя ру-кодействующим
крестом, либо склонившего свое тело пред небесной силой, либо совер-шившего
другой акт почитания подкулацких святителей, те листки я каждую полуночь
лично сопровождаю к товарищу активисту".
Ночью совершает свое предательство поп. Ночью, после отправки плота с
осуж-денными на смерть, активист, жрец новой веры, организует ликование:
танцы под радио для "организованных". Это чудовищный танец среди
мертвых и умирающих - благодарст-венный молебен уцелевших. Как завороженные,
как во сне, танцуют мужики ночью: "…Неясная луна выявилась на дальнем
небе, опорожненном от вихрей и туч, - на небе, которое было так пустынно,
что допускало вечную свободу, и так жутко, что для свободы нужна была
дружба". Под этим пустынным и жутким небом торжествуют, ликуют мужики,
еще верящие, что им удастся ублажить "эсесершу нашу мать", которая
"мудрит, как дев-ка", но угомонится и станет "смирной бабой".
Писатель знает, что надежды эти тщетны, смешны. "Ликвидировали!?
- говорит один из раскулаченных землекопу Чиклину. - Глядите, нынче меня
нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм придет один
ваш главный человек". Характер строящейся утопии мог вызывать сомнения
в 1921 г. Десять лет спустя сомнений уже нет: "царство-государство"
не "мудрит, как девка", оно действует по твердому плану. "Вы
сделаете из всей республики колхоз, а вся республика-то будет единоличным
хозяйст-вом!" - там определяет характер социалистической утопии раскулаченный
мужик. Слова эти поражают землекопа Чиклина своей точностью, услышав их,
он бросается к двери из-бы и раскрывает ее, "чтоб видна была свобода".
Платонов создает поразительную мета-фору, раскрывающую чувства рабочего,
понимающего, что социализм становится "едино-личным хозяйством",
что "в социализм придет один… главный человек". "…Он так
же ко-гда-то ударился в замкнувшуюся дверь тюрьмы, не понимая плена, и
закричал от скреже-щущей силы сердца". Ощущая сердцем замыкающиеся
двери тюрьмы, рабочий Чиклин, утешая себя, находит только одно возражение:
"Мы можем царя назначить, когда нам по-лезно будет, и можем сшибить
его одним взмахом…" Чиклин, говоря "мы", подразумева-ет
рабочий класс. Но это лишь осколки старой уверенности в значении и роли
пролетариа-та.
Надежда, которую несли в себе чевенгурские апостолы, надежда стать из
объек-тов субъектами истории, погибла. "Какое я тебе лицо? - говорит
Чиклин. - Я никто: у нас партия - вот лицо!"
Партия - "лицо", воплощение рабочего класса; "главный человек"
- воплощение социализма и партии - таковы элементы социалистической утопии,
которая в лихорадоч-ной спешке сооружается в городе и деревне. Она мало
похожа на мечту ее апостолов, но писатель, отмечая различия, подчеркивает
неразрывную связь мечты и реализации. С дет-ской наивностью указывает
на эту связь Настя. В письме из города в колхоз она пишет Чиклину, узнав
об убийстве ее знакомых: "Ликвидируй кулака как класс. Да здравствует
Ленин, Козлов и Сафронов!" неразрывно спаяны "великий мечтатель",
как назвал Лени-на Герберт Уэллс, и исполнители его мечты, Козловы и Сафроновы,
умиравшие и убивав-шие из любви к дальним. Ленин умер, но дело его живет.
И ради этого дела уничтожают крестьян и умирают сами рабочие. Партия продолжает
дело Ленина.
Партию представляет в колхозе - активист, его называют еще "товарищ
акти-вист". В галерее платоновских бюрократов он занимает особое
место: активист непосред-ственно руководит организацией массового убийства.
Пройдет 15 лет после написания "Котлована", и появится выражение
"убийца за письменным столом". Внешне активист не похож на лощеных
эсэсовцев, бумаги читает он не за письменным, а за кухонным столом. Но
и функция его, и мотивы поведения таковы же, как у организаторов гитлеровских
концлагерей, истребления евреев и всех других "неорганизованных"
и вредных для гит-леровской утопии.
Активист, прежде всего, человек бумаги: "Каждую новую директиву он
читал с любопытством будущего наслаждения…" Бумага доставляет ему
наслаждение по многим причинам: она источник "энтузиазма будущего
действия", она приобщает его к "целому телу, живущему в довольстве
славы на глазах преданных, убежденных масс". Бумага за-ставляет его
дрожать от страха: легко допустить ошибку - забежать вперед или оказаться
в хвосте. Но точное соблюдение директив, снабженных четкой подписью и
"изображением земных шаров на штемпелях", позволяло активисту
уйти "из общей, руководимой жизни" и стать "подручным авангарда
и немедленно иметь всю пользу будущего времени". Рабо-чий класс и
беднейшее крестьянство еще только строят будущее, а член авангарда, акти-вист
- его уже имеет, уйдя из "руководимой" жизни в - руководящую.
Глядя на "изобра-жение земных шаров" на штемпелях, он укрепляется
в своем служении директивам, ибо убежден, что "весь земной шар, вся
его мягкость скоро достанется в четкие, железные ру-ки". Он не хочет
остаться "без влияния на всемирное тело земли". Платонов заключает
портрет "убийцы за письменным столом": "И со скупостью
обеспеченного счастья акти-вист гладил свою истощенную нагрузками грудь".
Счастье обеспечено активисту, чувст-вующему себя подручным железной руки,
которая является "частью целого тела, живуще-го в довольстве славы
на глазах преданных, убежденных масс". Целое тело с железными руками
- это идол, раздавивший мечты чевенгурских апостолов, оставивший для тех,
кто выжил, единственный путь к счастью - пойти в подручные. "Целое
тело", "целостный масштаб" не оставляет иного места "частным"
Макарам, Чиклиным…
Активист с наслаждением выполняет свою трудную, опасную работу - опасность
грозит прежде всего со стороны Высшей Инстанции, рассылающей директивы,
- ибо чувст-вует себя в будущем, чувствует себя участником дела, влияющего
на "всемирное тело земли". Он твердо рассчитывает получить свою
"долю" после того, как "мягкость" земно-го шара окажется
в "железных руках". Суть этой идеологии активист излагает "задумы-вающемуся"
искателю истины Вощеву. "А истина полагается пролетариату?"
- спросил Вощев. "Пролетариату полагается движение, - произнес справку
активист, - а что на-встречу попадается, то все его: будь там истина,
будь кулацкая награбленная кофта - все пойдет в организованный котел,
ты ничего не узнаешь". Истина и "награбленная кофта" сваливаются
вместе в общий котел, распределение из которого будет производиться теми,
кто находится уже "в будущем": активистами, Пашкиными. Активист
- обобщенный образ партийного руководителя в колхозе. Платонов не дает
ему имени, называет - активистом, выделяя главное свойство представителя
партии в колхозе.
Активист - действует: организует колхоз, организует раскулачивание, организует
ликвидацию кулаков, ведет идеологическую работу. Все партийные представители,
орга-низаторы колхозов - от Давыдова из "Поднятой целины" до
Мити, уполномоченного из "На Иртыше" - содержатся в активисте
из "Котлована". Шолохов в 1932 г., изображая положительного
героя, Залыгин в 1964 г., изображая послушного слугу директивы, доба-вили
к "активисту" Платонова лишь психологические детали. Главное,
суть характера бы-ла открыта и безжалостно раскрыта автором "Котлована".
Активист - обобщенный образ фанатика церковного периода утопии: сладостраст-ная
жажда быть среди руководителей, которые уже пришли в будущее и тянут за
собой руководимых, жажда быть среди победителей позволяет ему стать одновременно
рабочим по отношению к высшим и безжалостным хозяином по отношению к низшим.
О счастии быть вместе с победителями, быть с будущим, о сладком дурмане,
в котором действовали "активисты", соблазненные утопией, ее
"истиной" или ее "кофтой", рассказал после от-резвления
Лев Копелев, участвовавший в организации колхозов в эпоху, о которой рас-сказывает
Платонов.
Андрей Платонов был первым, представившим в литературе геноцид как необхо-димый
элемент строительства социалистической утопии, первым, кто объяснил механизм
геноцида. Писатель показывает, что исходным - необходимым и обязательным
- условием геноцида является превращение человека в абстракцию, лишение
его имени человека, клеймение его отрицательным знаком - "буржуй",
"полубуржуй", "кулак", "подкулач-ник", "вредитель".
Активист, заведя "особую боковую графу" под названием "перечень
ликвидированного насмерть кулака, как класса, пролетариатом, согласно
имущественно-выморочного остатка", вписывает в нее "вместо людей…
признаки существования…" "Неорганизованным" объясняют,
что "души в них нет, а есть лишь одно имущественное настроение".
Будущее подтвердило трагическую прозорливость писателя: в советских исследованиях
эпохи коллективизации приводятся точные данные относительно потерь крупного
и мелкого скота, но не сообщаются даже примерные цифры людских потерь.
В "боковой графе" ликвидированного насмерть крестьянства вместо
людей записаны "при-знаки существования" и "имущественное
настроение".
Единственный из писателей своего времени, Платонов понял неумолимый харак-тер
механизма геноцида, пожиравшего тех, кто приводил его в движение. Организатор
колхоза "Генеральная линия", ликвидатор кулаков, активист становится
жертвой измене-ния генеральной линии. Очередная директива, приходящая
в колхоз, обвиняет его в том, что он "забежал в левацкое болото правого
оппортунизма". Платонов не оставляет со-мнений в происхождении новой
директивы и новой генеральной линии: все переменилось после публикации
статьи Сталина "Головокружение от успехов", в которой вина за
безу-мие "сплошной коллективизации" возлагалась на местных партийных
деятелей, на акти-вистов. Но точная датировка событий лишь подчеркивает
их кошмарно-бредовый харак-тер. Действительность кошмарна, и все живут
в бреду. И умирают в бреду. Добрый, уха-живающий за девочкой Настей, как
мать, Чиклин легко и бездумно убивает активиста од-ним ударом, как раньше
убил он, не задумавшись, мужика.
Беспредельное отчаяние выражает писатель: люди, живущие чувствами, оказыва-ются
немногим лучше людей, живущих умом. Чувства, инстинкт оказываются недостаточ-ной
защитой от умников. В "Чевенгуре" апостолы, ожидая в степи нищих
бродяг, встре-чают их флагом, на котором написано: "Товарищи бедные"!
Вы сделали всякое удобство и вещь на свете, а теперь разрушили и желаете
лучшего друг другу. Ради того в Чевенгуре приобретаются товарищи с прохожих
дорог". В "Котловане" надпись на флаге возвещает новую
эпоху, в которой все прежние мечты осуждены и отброшены: "За партию,
за вер-ность ей, за ударный труд, пробивающий пролетариату двери в будущее".
Укрощена стихия, заперто будущее и вход в него разрешается только в награду
"за ударный труд", по пропуску, выдаваемому Партией, охраняющей
дверь. Верность пар-тии становится высшей добродетелью. Активист погибает,
ибо ошибся, полагая, что вер-ность директиве гарантирует ему пропуск в
"счастье и хотя бы в перспективе… районный пост". Гибнут те,
кто оставался верным Идее, гибнут те, кто полагал достаточным быть верным
Директиве. Они гибнут, убив миллионы людей и выполнив тем самым свою роль.
Апостолы, верящие в Идею, мешают в осуществленной утопии, ибо считают
своим правом интерпретацию Идеи; послушные служители директивы мешают,
ибо считают, что слепое повиновение дает им какие-то права. Их ликвидация
превращает Утопию, Социализм в "единоличное хозяйство", в котором
власть принадлежит "главному человеку".
Реальный и потому фантастический мир, изображенный Платоновым, становится
похож на фантастический, и оказавшийся поэтому похожим на реальный, мир
Единого го-сударства, изображенного Замятиным.
В победившей утопии для другой утопии нет места. Гаснет последняя надежда
на возможность слияния двух утопий. "Прушевский! Сумеют или нет люди
высшей науки воскресить назад сопревших людей?" - спрашивает Жачев.
И слышит в ответ односложное и однозначное: "Нет". Горько звучит
надежда инвалида: "Марксизм все сумеет. Отчего же тогда Ленин в Москве
целым лежит. Он науку ждет - воскреснуть хочет". Ленин хочет воскреснуть,
но не может. И не нужен он там, где его утопия победила.
Платонов возвращается в финале "Котлована" к теме умершего ребенка,
которая в "Чевенгуре" означала крушение надежды на осуществление
мечты, разочарование в коммунизме. В "Чевенгуре" умирал безымянный
ребенок безымянной нищенки, пригла-шенной с другими "прочими"
в город Солнца. В "Котловане" умирает девочка Настя, не-счастная
сирота непролетарского происхождения, которую взяли к себе и полюбили
зем-лекопы, увидевшие в ней - будущее. "Я теперь ни во что не верю",
- заявляет Жачев по-сле смерти Насти. С недоумением стоит над трупом девочки
Вощев, не зная, "где же те-перь будет коммунизм на свете?" Он
спрашивает себя: "Зачем… теперь нужен смысл жиз-ни и истина всемирного
происхождения, если нет маленького, верного человека, в кото-ром истина
стала бы радостью и движением?"
Для выражения гнетущего безнадежного чувства потери веры Платонов по своему
обыкновению использует религиозную символику. Жачев произносит свое "я
теперь ни во что не верю!" в "это утро второго дня". На
второй день отделяет Бог воду от тверди, зем-лю от неба. День смерти Насти,
день рождения колхоза и ликвидации "неорганизован-ных", - это,
для Платонова, "второй день", когда реальность отделяется от
мечты, когда мечта, надежда и вера умирают, остается страшная действительность.
Чиклин пятнадцать часов копает для Насти "специальную могилу",
чтобы "она была глубока… и чтоб ребенка никогда не побеспокоил шум
жизни с поверхности земли". Чиклин хоронит веру и надежду. А в это
время все рабочие и все колхозники приступают к рытью котлована, превышающего
размерами запланированный для строительства дома, в который сможет въехать
"всякий человек из барака и глиняной избы". Платонов заклю-чает:
"все бедные и средние мужики работали с таким усердием жизни, будто
хотели спа-стись навеки в пропасти котлована".
Котлован "общепролетарского дома" оказывается пропастью. Пропасть
становится храмом социалистической утопии. Этот собор не воздвигается
на земле и не тянется к не-бу, он устремлен в глубь земли, в яму, рытью
которой нет конца.
3. "Тут ни убавить, ни прибавить, - так это было на земле…" Роль литературы в осмысле-нии событий периода коллективизации.
Даже в разгар событий коллективизации не все писатели были очарованы
разма-хом, с которым проводилось крушение традиционных устоев русского
села. Борис Леони-дович Пастернак сообщал в одном из писем близкому человеку:
"В начале 30-х годов сре-ди писателей родилось движение, состоявшее
в поездках в колхозы для собирания мате-риалов о новой деревне. Я хотел
быть, как все, и отправился в такую поездку с проектом написать книгу.
Слова не в силах выразить то, что я видел. Это было несчастье такое не-человеческое,
такое невообразимое, катастрофа такая ужасная, что она, если так можно
сказать, становилась абстрактной и недоступной для рационального восприятия.
Я забо-лел. Целый год я не мог писать" .
В ряду произведений литературы, ставивших вопросы о соотношении классового
и общечеловеческого в событиях коллективизации, следует особо отметить
тексты Андрея Платонова: роман "Чевенгур", повести "Котлован"
(1929-30) и "Ювенильное море" (1932). Их гуманистический смысл
и философская глубина предстали перед читателями 80-х годов во всей своей
полноте и значимости. К сожалению, участие в литературном процессе этих
произведений, в которых отразились трагические судьбы русского кресть-янства,
было сведено до минимума из-за невозможности или прямого запрета публикации.
И все же, несмотря на это обстоятельство, влияние А.Платонова на литературу
и духовную жизнь народа не было до конца прервано.
Современная литература и история добираются до глубинного смысла произошед-шей
в 20-30-е годы страшной трагедии крестьянства, - во многом и благодаря
граждан-скому подвигу мужественного человека и великого писателя Андрея
Платоновича Плато-нова.
ПРИМЕЧАНИЯ
Дворяшин Ю.А. М.А.Шолохов и русская проза 20-30-х годов о судьбе крестьянства.
- Новосибирск, 1992. - С. 11.
Писатель возвращается к сталинской революции в пьесе, написанной в 1937-1938
гг., в эпоху очередного "большого прыжка".
Андрей Платонов. Котлован. Двуязычное издание с предисловием Иосифа Бродского.
- Мичиган: Ардис, 1973, стр.179.
Даты стоят в рукописи.
И.Сталин. Сочинения. Т. 1, стр.169.
Андрей Платонов. Котлован // "Грани", № 70, 1969, стр.178.
Там же, стр.222.
Там же, стр.217.
Там же, стр.222.
Там же, стр.239.
Там же, стр.165.
Андрей Платонов. Чевенгур. ИМКА-Пресс, Париж, 1972, стр.248.
Там же, стр.249.
Андрей Платонов. Котлован. Стр.245.
Там же, стр.247.
Там же, стр.250, 251.
Там же, стр.242.
Там же, стр.243.
Там же, стр.261.
Там же, стр.258.
Там же, стр.258.
Там же, стр.259.
Там же, стр.259.
Там же, стр.236.
Там же, стр.228, 229.
Там же, стр. 233.
Там же, стр.264, 265.
Там же, стр.245.
Там же, стр.273.
Андрей Платонов. Чевенгур. стр.222.
Андрей Платонов. Котлован. Стр.268.
Там же, стр.266.
Там же, стр.283, 284.
Цит. по: Савельзон И.В. Из истории русской литературы. М.А.Булгаков. А.П.Платонов:
Учеьное пособие. - Оренбург, 1997.
Янв 26 2011
«Раз у отца в кабинете Саша портрет увидал…» Со мной случилось почти также, как с героем поэмы Некрасова « Дедушка». Только я увидел портрет прабабушки и прадедушки в комнате своей бабы Веры. Она живет в Саратове, и прежде приезжала к нам сама. А в это лето мы гостили у нее. Долго рассказывала она мне о своих родителях. С удивлением узнал я, что прадед мой Емельян был мужик смекалистый и деловой. Провоевал он на империалистической, потом в Красной армии на гражданской. Вернулся в свою Андреевку. Взялся за хозяйство. Решили они с братьями построить мельницу. Сделали Емельян с Аксиньей и новый добротный дом. И вдруг коллективизация. До богатства моим предкам было еще очень далеко, но в списки кулаков их занесли все равно. Емельяна вовремя предупредили. И, передав малых детей родственникам, бросив все нажитое трудом тяжким, бежали они с прабабкой налегке. Сначала в Саратов, потом в Среднюю Азию, затем в Сталинград. Емельян работал на лесопилке, хозяйничала в доме. Но еще долгие годы они дрожали при появлении любого официального лица. Рассказала мне бабушка и о том, как «кулаков» из деревни среди зимы бросали в диком поле на снег, как «бедняки» делили их добро, как скудела деревня.
Готовясь к этому сочинению, вспоминая прочитанное о коллективизации, я вдруг понял, насколько типична судьба моих предков. Не о подобных ли мытарствах рассказывает брат поэта Иван Твардовский в своих «Страницах пережитого»?
Или вот запомнившаяся мне «Облава» Василия Быкова. Моему прадеду «повезло»: он выжил и остался на свободе. Миллионам не повезло. Их везли на Соловки и Северный Урал, на лесоповалы и шахты. Там живые завидовали мертвым. Такова и судьба главного повести Хведора Ровбы. Получив надел, этот участник гражданской, подобно шолоховскому Титу Бородину, «вцепился в хозяйство». Крестьянин богатеет, но это не по душе власть имущим. На Хведора накладывают такие налоги, что выплатить он их не в силах. За неуплату Ровбу с женой Ганнулей и десятилетней дочерью Оленькой вывозят на Север в лагерь. От нечеловеческих условий умирает сначала жена, потом дочь. Осиротев, схоронив близких, Хведор с фальшивой справкой на чужое имя бежит на родину. Его порыв и глубоко понятен, и необъясним. Ведь именно в тех краях «люди представляли для него наибольшую опасность в поле, деревнях, на дорогах», « а встречи со своими он теперь опасался больше всего».
Это чувство родины очень сильно в наших крестьянах. Очень кстати здесь сказать и о другом литературном герои из романа А.Солженицына «В круге первом» - Спиридоне. Этот , кажется, вместил в свою все изгибы нашей истории. Был рабочим, после революции стал крестьянином. Побывал у зеленых, потом у белых, кончил у красных. Завел крепкое хозяйство, да погорело в пожаре все. Потому и избежал раскулачивания. Сам принял чин комиссара и раскулачивал. Но распоряжался плохо (тошно ему было от того, что творилось в деревне). За «нерадивость» попал первый раз в лагерь. Рыл каналы, потом сам стал конвоиром. После срока зажил счастливой жизнью с семьей. В войну попал в оккупацию, крестьянствовал сам по себе, поневоле сделался партизаном, затем с семьей попал в Германию. Так общественные потрясения швыряли людей, как щепки в бурю.
Были у Спиридона две привязанности: к семье и к Родине. Ради детей он и попал во второй раз в лагерь. Он вернулся из плена, заранее зная, что ареста не избежать. «Листовкам ихним (то есть советским) я на грош не верил, а что от тюрьмы - терпихи мне не уйти - знал, признавался он зеку Нержину, - но так думал, что всю вину на меня опрокинут, дети - причем? Меня посадят - дети нехай живут. Но заразы эти по - своему рассудили - и мою голову взяли и ихние». Так вытаптывались лучшие человеческие чувства.
Спиридон остался жив. По - иному сложилась судьба Хведора. Облава загоняет его в болото, где он и гибнет, воспринимая смерть как избавление. Страшно читать о людях, которых обрекли на смерть от голода, или от непосильного труда, или от отчаяния.
Книги В.Белова, Б.Можаева, А.Платонова, рассказы В.Астафьева и произведения других писателей зримо и честно показывают эпоху «великого перелома в деревне», раскулачивания, трагедии нашего крестьянства. Деревня раскололась по признаку бедняк - кулак, но еще больше по нравственному принципу. В романе Б.Можаева «Мужики и бабы» мы ясно видим такое противопоставление. Для одного из руководителей коллективизации Возвышаева нет людей, есть только классовые враги и те, кого власть объявляет носителями нового общества. Ему ничего не стоит выгнать людей из дома и отправить неизвестно куда. Это же кулаки, не люди! Подобно же рассуждает местный активист Зенин. Когда раскулачивали Прокопа Алдонина, у него случился сердечный приступ. Нужна помощь врача, но Зенин спокоен, цедит «сквозь зубы»: «Это он от жадности зашелся». Через некоторое время к Зенину прибегает Санька:
- Меортвай он! Мертва - ай!…Батюшки мои! Что же мы наделали?
- Ничего особенного. Одним классовым врагом меньше спокойно возражает Зенин.
По - иному воспринимает происходящее Андрей Бородин. Сначала он внутренне сопротивляется беззакониям, но еще не в силах говорить против. Он лишь прячется от собраний актива. Но затем выступает уже открыто. Как и следовало ожидать, его объявляют «защитником класса эксплуататоров» и сажают в холодную.
Трудная судьба выпала нашему крестьянину. Очень многое неизвестно еще до сих пор, например, число жертв голода на Украине и в Поволжье в 1933 году. Некоторые историки считают, что голод в начале тридцатых был выбран в качестве одного из наиболее эффективных методов борьбы с крестьянством, которое не хотело принимать коллективизацию и превращаться в бесправных поденщиков. Так ли это? Историки будут вновь и вновь обращаться к этой теме. И писатели скажут свое слово.
Литература дает нам возможность увидеть, и какой стала жизнь колхозников. Обратимся к известному рассказу А.Солженицына «Матренин двор». Дело происходит в 1956 году. Детали, подмеченные автором, красноречивее длинных рассуждений. «Что на завтрак, она не объявляла, да это и догадаться было легко: картовь не облупленная, или суп картонный (так выговаривали все в деревне), или каша ячневая (другой крупы в тот год нельзя было купить в Торфопродукте, да и ячневую - то с бою - как самой дешевой ею откармливали свиней и мешками брали)». Судьба Матрены - горькая, типичная судьба русской крестьянки. Она потеряла мужа и шестерых детей. «Наворочено было много несправедливости с Матреной: она была больна, но не считалась инвалидом; она четверть века проработала в колхозе, но не, потому что не на заводе - не полагалось ей пенсии за себя, а добиваться можно было только за мужа, то есть за утерю кормильца». Но мужа не было уже пятнадцать лет, и добыть эти справки было хлопотно. «Хлопоты эти были тем затруднены, что собес от Тальнова был в двадцати километрах к востоку, сельский совет - в десяти километрах к западу, а поселковый - к северу, час ходьбы. Из канцелярии в канцелярию гоняли ее два месяца… Каждая проходка - день».
Рассказ этот - боль за искалеченные жадностью души людей, привыкших забирать имущество от живых хозяев. Так и родственники Матрены требуют, чтобы часть ее дома (горницы) была разобрана, не дожидаясь когда она умрет. Все кончается трагически. Сломанная горница вывозится на тракторе. Но на переезде трактор застревает. В него врезается скорый поезд. Погибают Матрена и еще два человека. Страшно читать о тех, у кого жадность поглотила все чувства. «Дочь его трогалась разумом, над зятем висел суд, в собственном доме его лежал убитый им сын, на той же улице - убитая им женщина, которую он любил когда - то», но Фаддей только ненадолго приходил постоять у гробов. «Высокий лоб его был омрачен тяжелой думой, но дума эта была - спасти бревна горницы от огня и от козней Матрениных сестер».
В произведениях В.Белова, В.Распутина, В.Липатова мы читаем о нелегкой жизни наших крестьян в 60 - 70 годы, об истреблении природы, покинутых деревнях. Но в них мы встречаем таких же простых и чистых людей, как Матрена. Это истинные корни народа нашего, это те праведники, без которых, «по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша».
События почти шестидесятилетней давности сегодня вызывают споры, борьбу, гнев и боль, как будто они произошли вчера. Это потому, что мы все, даже дети, чувствуем свои истоки в том времени. Ведь почти у каждого прадед, дед, а то и отец пахали землю. Читая о том времени, мы больше узнаем о своих предках, а значит, лучше понимаем себя. Не потому ли сегодня многим, как в песне, «снится деревня», а многие мечтают о собственной ферме.
Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Судьба русской деревни в произведениях современной литературы . Литературные сочинения!Тема русской деревни в современной литературе (По повести В. Белова «Привычное дело»)
Соврменное общество прекрасно понимает ценность и необходимость сельскохозяйственной отрасли. Однако проблем в деревне много, их много сейчас, да и раньше было не на много меньше. Поэтому писатели-деревенщики пользуются в России особой популярностью и уважением. Василия Белова можно смело назвать лидером среди этой группы писателей. Его произведение «Привычное дело»- важная веха в современной литературе на деревенскую тему. В повести перед нами проходит жизнь и судьба простого деревенского труженика Ивана Африкановича Дрынова и его жены Катерины.
Белов весьма уважительно относится к своим героям. Это дорогие и близкие его сердцу люди, они - часть его собственной души, они - отражают его личное отношения к жизни. Иван Африканович - простой крестьянин, рядовой колхозник, обремененный большой семьей. Автор не наделяет своего героя какими-то особенными качествами и талантами. И выпить-то он не дурак, как говорится, и до работы «злой», и характер имеет покладистый. Его любят соседи и односельчане. Иван Африканович и на фронте побывал, имеет боевые награды. Он спорит с начальством и негодует, когда его несправедливо обирают. Он ищет новых путей для заработков, чтобы прокормить большую семью, хотя и безуспешно. Но его деятельная натура жаждет полезного применения сил. Иван Африканович никогда не бывает груϲтен без причины и весел проϲто так. Когда ему подфартит, он рад и открыт всему окружающему его миру людей и природы. Поэтичный склад характера, жизнеϲтойкоϲть, цельноϲть-вот главные качеϲтва этой личноϲти. Но характер Ивана Африкановича раскрывается перед читателем поϲтепенно, герой Белова более многоплановый и глубокий, чем кажется в начале повеϲти. Описывая житейские будни деревни, автор показывает то несправедливое и даже преϲтупное отношение общеϲтва к труженику села. У героя и «документации» никакой нет, кроме «молочной книги», где записывается, сколько он сдал молока от своей коровы. Но читателю автор предлагает внимательно вглядеться не в документарные данные ϲвоего героя, а в душевные качеϲтва этого простого русского человека, коренного жителя деревни, поэтому, я считаю, такое большое меϲто в повеϲти занимает описание любви и согласной жизни Ивана Африкановича и Катерины. Вся повеϲть как бы воспевает большую любовь этих исконно русских людей. Автор с необычайным лиризмом и художеϲтвенным маϲтерϲтвом описывает эту любовь. Читателя потрясает сцена прощания Ивана Африкановича с погибшей женой. В его проϲтых словах о несправедливоϲти смерти, забравшей у него раньше времени любимого человека, ϲтолько боли, что невольно наворачиваются на глаза слезы: «Ты уж, Катерина, не обижайся. Не бывал, не проведал тебя, то это, то другое. Вот рябинки тебе принес. Ты, бывало, любила осенями рябину-то рвать.... Да. Вот, девка, вишь, как оберну- лось-то.... Я ведь дурак был, худо я тебя берег, знаешь сама.... Вот один теперь.... Как по огню ступаю, по тебе хожу, прости.... »
В этих незатейливых словах чувствуется большая нравственная сила и неподдельная скорбь утраты. Я обратил внимание на то, что Иван Африканович по-крестьянски ощущает смерть дорогого человека: «Как по огню ступаю.... » То есть земля для него сливается в один образ с похороненной в ней Катериной.
Конечно, сила и значение повести Белова не только в описании этих трогательных взаимоотношений двух любящих друг друга людей. Автор, по-моему, поставил перед собой задачу показать во всех правдивых подробностях жизнь современной ему деревни. Но перед нами не просто бытописание, а выявление смысла жизни, значения труда на земле вообще. Итак, крестьянин Иван Африканович Дрынов -человек простой и вместе с тем сложный. Он вроде бы как все на селе и в то же время очень от всех отличается. Показательно, что так воспринимают Ивана Африкановича и его земляки. Я считаю, что автор пытается создать образ идеального деревенского жителя того времени. Показать, что, несмотря на социальные и бытовые негативные условия, душа народа остается чиста. Не зря же к герою Белова не липнет никакая житейская грязь, даже когда он сам сплоховал в чем-нибудь. Например, смешно выглядит он в истории со сватовством Мишки, наутро об этом казуϲном случае судачат все деревенские бабы. Но смеются только над Мишкой, а Ивана Африкановича жалеют. Ясно, что Иван Африканович является для своих земляков своего рода зеркалом, которое отражает их лучшие чувства и достоинства. Он радует их, подает пример добра. Сила его любви и преданности Катерине благотворно влияет и на остальных сельчан. Он по-житейски мудр и нравственно чист. Вот это и является, на мой взгляд, главным в его образе и отличает от остальных крестьян. Как сказал талантливый русский поэт Анатолий Передреев:
И города из нас не получилось,
И навсегда утрачено село....
Чтобы не попадать в такие драматические «ножницы», надо внимательно изучать мир, который открывает перед нами писатель Василий Белов. Его «Привычное дело» играет важную роль в понимании горожанами проблем деревни, характера русского человека-селянина. Без взаимопонимания между городом и селом не может быть нормальной жизни в стране.
Тема деревни в современной литературе (по повести В. Белова Привычное дело)
Русская деревня... Какая она? Что мы имеем в виду, когда произносим слово "деревня"? Сразу же вспоминается старый дом, запах свежего сена, необъятные поля и луга. А еще вспоминаются крестьяне, ϶ᴛᴎ труженики, и их крепкие мозолистые руки. У каждого, наверное, из моих ровесников есть бабушка или дедушка, живущие в деревне. Πᴘᴎезжая к ним летом отдыхать, а точнее, работать, мы своими глазами видим, как трудна жизнь крестьян и насколько трудно нам, городским, приспособиться к этой жизни. Но всегда хочется приехать в деревню, отдохнуть от городской суеты.
Многие писатели ʜᴇ обошли в своем творчестве судьбу русской деревни. Одни восхищались деревенской природой и "учились в истине блаженство находить", иные видели истинное положение крестьян и называли деревню нищей, а ее избы - серыми. В советское время тема судьбы русской деревни стала чуть ли ʜᴇ ведущей, а вопрос великого перелома актуален и в наши дни. Нужно сказать, что именно коллективизация заставила писателей взяться за перо.
Вспомним "Поднятую целину" Шолохова, "Котлован" Платонова, поэмы Твардовского "По праву памяти" и "Страна Муравия". Эти произведения, казалось бы, должны рассказать нам все о судьбе русского крестьянства, показать положение деревни. Но все же эта тема остается для нас загадкой, ведь о "великом переломе" принято было умалчивать:
Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить.
Живую быль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись. Быль - забыть.
Но забыть невозможно, потому что события тех лет очень больно отдаются в современности, в нашей сегодняшней жизни.
В повести "Прощание с Матерой" В. Распутин ставит перед читателем вопрос: нужно ли затоплять деревню, ᴇᴄᴧᴎ вышестоящие организации решили поставить на ней ГЭС? Разумеется, научно-технический прогресс превыше всего, но как можно лишать крестьян родной Матеры? Деревня должна уйти под воду, а жители переселиться в другую деревню. Крестьян никто ʜᴇ спрашивал, хотят ли οʜᴎ этого: приказали - будь добр, подчиняйся! Интересно, что жители по-разному отреагировали на такое решение. Старики, прожившие в родном селе всю свою жизнь, ʜᴇ могут просто расстаться с Матерой. Здесь знаком каждый уголок, каждая березка, здесь прах родителей, дедов. Так, главная героиня повести старуха Дарья ʜᴇ может покинуть свою избу. Очень трогателен эпизод, когда старая Дарья украшает свою избу перед тем, как ее навсегда покинуть. Как мучительно рассуждает эта малограмотная женщина о судьбе своей деревни!
Сыну Дарьи тоже жаль расставаться с домом, но он согласен с тем, что наука важнее природы, и οʜᴎ должны переселиться во что бы то ни стало.
Не только люди, но и сама природа против грубого, бесцеремонного вторжения в жизнь. Вспомним, могучий царский листвень, который ʜᴇ могли взять ни топор, ни пила, ни огонь. Все он выдержал и ʜᴇ сломился. Но так ли вечна природа?
В. Распутин касается многих нравственных вопросов в своей повести, но судьба Матеры - ведущая тема этого произведения.
Ну а что случалось с крестьянами, когда οʜᴎ покидали родную деревню в период коллективизации? Их ссылали на Соловки, в Сибирь, на лесоповалы, в шахты, где живые завидовали мертвым. Жестоко обошлась судьба с Хведором Ровбой, главным героем произведения В. Быкова "Облава". Сначала Хведор теряет жену, а потом и дочь, которых любил безумно. Вроде бы надо озлобиться, возненавидеть всех, кто согнал его с родной земли-матушки. Но Хведор вытерпев и пережив все, опять возвращается на Родину. Вообще, главной чертой русских крестьян является то, что οʜᴎ ʜᴇ могут жить без родной земли.
К этой же теме примыкает рассказ А. И. Солженицына "Матренин двор". Действие рассказа происходит в 1956 году. Молодой учитель поселился в избе крестьянки Матрены, и читатель может увидеть деревенскую жизнь глазами интеллигента. Нас сразу же поражает бедность и убогость ее жилища. Это была темная комната, в которую свет попадал только из окна, ϶ᴛο многочисленные тараканы и мыши, хромая кошка. Матрена живет уже в то время, когда позади остались гражданская война, коллективизация. Неужели в пятидесятые годы крестьяне были такими бедными? Мы ʜᴇ увидим у Матрены ни хорошо налаженного хозяйства, ни огорода, ни палисадника, ни скота. Одна коза грязно-белого цвета да колченогая кошка - вот весь скот Матрены.
Судьба крестьянки достаточно трагична: Матрена была больна, но ʜᴇ считалась инвалидом, она ʜᴇ работала в колхозе, поэтому пенсия ей ʜᴇ полагалась. А для того, чтобы получить пенсию за умершего мужа, нужно было обойти множество учреждений. Одним словом, как пишет сам писатель, "много было наворочено несправедливости с Матреной".
Но несмотря на все тяготы жизни Матрена ʜᴇ озлобилась: она настолько добра и бесхитростна, что помогает всем соседкам копать картошку. Она думала о себе в самую последнюю минуту, лишь бы ее квартиранту было хорошо.
Но злость и жадность окружающих погубили крестьянку. Во время перевоза горницы попадают под поезд несколько человек, в том числе и Матрена.
В конце рассказа автор пишет, что именно на таких крестьянах, как Матрена, держится деревня, держится земля.
« назад
Оглавление
вперед »
112. Драматические судьбы личности в условиях тоталитарного общественного устройства (по роману Е. Замятина « | » 114. Художественное своеобразие и историко-философская проблематика
|
|
|
|