Читать книгу «Тропик Рака. Черная весна (сборник)» онлайн полностью — Генри Миллер — MyBook. Что такое тропик? Где находятся тропик Рака и тропик Козерога

Генри Миллер

Тропик Рака

Эти романы постепенно уступят место дневникам и автобиографиям, которые могут стать пленительными книгами, если только человек знает, как выбрать из того, что он называет своим опытом, то, что действительно есть его опыт, и как записать эту правду собственной жизни правдиво.

Я живу на вилле Боргезе. Кругом - ни соринки, все стулья на местах. Мы здесь одни, и мы - мертвецы.

Вчера вечером Борис обнаружил вшей. Пришлось побрить ему подмышки, но даже после этого чесотка не прекратилась. Как это можно так завшиветь в таком чистом месте? Но не суть. Без этих вшей мы не сошлись бы с Борисом так коротко.

Борис только что изложил мне свою точку зрения. Он - предсказатель погоды. Непогода будет продолжаться, говорит он. Нас ждут неслыханные потрясения, неслыханные убийства, неслыханное отчаяние. - Ни малейшего улучшения погоды нигде не предвидится. Рак времени продолжает разъедать нас. Все наши герои или уже прикончили себя, или занимаются этим сейчас. Следовательно, настоящий герой - это вовсе не Время, это Отсутствие времени. Нам надо идти в ногу, равняя шаг, по дороге в тюрьму смерти. Побег невозможен. Погода не переменится.

Это уже моя вторая осень в Париже. Я никогда не мог понять, зачем меня сюда принесло.

У меня ни работы, ни сбережений, ни надежд. Я - счастливейший человек в мире. Год назад, даже полгода, я думал, что я писатель. Сейчас я об этом уже не думаю, просто я писатель. Все, что было связано с литературой, отвалилось от меня. Слава Богу, писать книг больше не надо.

В таком случае как же рассматривать это произведение? Это не книга. Это - клевета, издевательство, пасквиль. Это не книга в привычном смысле слова. Нет! Это затяжное оскорбление, плевок в морду Искусству, пинок под зад Богу, Человеку, Судьбе, Времени, Любви, Красоте… всему чему хотите. Я буду для вас петь слегка не в тоне, но все же петь. Я буду петь, пока вы подыхаете; я буду танцевать над вашим грязным трупом…

Но чтобы петь, нужно открыть рот. Нужно иметь пару здоровых легких и некоторое знание музыки. Не существенно, есть ли у тебя при этом аккордеон или гитара. Важно желание петь. В таком случае это произведение - Песнь. Я пою.

Я пою для тебя, Таня. Мне хотелось бы петь лучше, мелодичнее, но тогда ты, скорее всего, не стала бы меня слушать вовсе. Ты слыхала, как пели другие, но тебя это не тронуло. Они пели или слишком хорошо, или недостаточно хорошо.

Сегодня двадцать какое-то октября. Я перестал следить за календарем. В нем есть пробелы, но это пробелы между снами, и сознание скользит мимо них. Мир вокруг меня растворяется, оставляя тут и там островки времени. Мир - это сам себя пожирающий рак… Я думаю, что, когда на все и вся снизойдет великая тишина, музыка наконец восторжествует. Когда все снова всосется в матку времени, хаос вернется на землю, а хаос - это партитура действительности. Ты, Таня, - мой хаос, поэтому-то я и пою. Собственно, это даже и не я, а умирающий мир, с которого сползает кожура времени. Но я сам еще жив и барахтаюсь в твоей матке, и это моя действительность.

Дремлю… Физиология любви. Отдыхающий кит со своим двухметровым пенисом. Летучая мышь - penis libre. Животные с костью в пенисе. Следовательно, «костостой»… «К счастью, - говорит Гурмон, - костяная структура утрачена человеком». К счастью? Конечно, к счастью. Представьте себе человечество, ходящее с костостоем. У кенгуру два пениса - один для будней, другой для праздников. Дремлю… Письмо от женщины, спрашивающей меня, нашел ли я название для моей книги. Название? Конечно: «Прекрасные лесбиянки».

Ваша анекдотическая жизнь. Это фраза господина Боровского. Я завтракал с ним в среду. Его жена - высохшая корова - во главе стола. Она учит сейчас английский. И ее любимое слово - «filthy», что значит «грязный», «отвратительный», «мерзкий». Вам не понадобится много времени, чтоб разобраться, что это за язвы на заднице, эти Боровские. Но подождите…

Боровский носит плисовые костюмы и играет на аккордеоне. Неотразимое сочетание, особенно если учесть, что он неплохой художник. Он уверяет, что он поляк, но это, конечно, неправда. Он - еврей, этот Боровский, и его отец был филателистом. Вообще весь Монпарнас - сплошные евреи. Или полуевреи, что даже хуже. И Карл, и Пола, и Кронстадт, и Борис, и Таня, и Сильвестр, и Молдорф, и Люсиль. Все, кроме Филмора. Генри Джордан Освальд тоже оказался евреем. Луи Никольс - еврей. Даже ван Норден и Шери - евреи. Фрэнсис Блейк - еврей или еврейка. Титус - еврей. Я засыпан евреями, как снегом. Я пишу это для своего приятеля Карла, отец которого тоже еврей. Это все необходимо понять.

Из всех этих евреев самая очаровательная - Таня, и ради нее я бы сам стал евреем. А почему нет? Я уже говорю, как еврей. Я безобразен, как еврей. Кроме того, кто может ненавидеть евреев так, как еврей?

Предвечерний час. Индиго, стеклянная вода, блестящие, расплывчатые деревья. Возле авеню Жорес рельсы сливаются с каналом. Длинная гусеница с лакированными боками извивается, как «американские горы» луна-парка. Это не Париж. Это не Кони-Айленд. Это - сумеречная смесь всех городов Европы и Центральной Америки. Подо мной - железнодорожные депо, черная клетчатка рельсов, как будто не спланированная инженерами, а раскинутая причудливым узором, вроде тех тонких трещин на полярном льду, которые запечатлеваются на фотографиях во всех градациях черного цвета.

Жратва - вот единственное, что доставляет мне ни с чем не сравнимое удовольствие. А на нашей великолепной вилле Боргезе не найдешь даже завалящей корочки. Временами это положительно ужасно. Я много раз просил Бориса заказывать хлеб к завтраку, но он всегда забывает. Он, очевидно, завтракает не дома. Возвращаясь, он ковыряет в зубах, и в его эспаньолке - остатки яйца. Оказывается, он ходит в ресторан из деликатности - ему, видите ли, тяжело уписывать сытный завтрак на моих глазах.

Мне нравится ван Норден, но я не разделяю его мнения о самом себе. Я не считаю, например, что он мыслитель или философ. Он просто человек, помешанный на манде. И из него никогда не выйдет писателя. Сильвестр тоже никогда не будет писателем, даже если бы его имя сияло огромными красными, в пятьдесят тысяч свечей, электрическими буквами. Как писателей я признаю только Карла и Бориса. Они одержимые. Их пожирает жгучее белое пламя. Они сумасшедшие, но у них нет слуха. Они - мученики.

С другой стороны, Молдорф - тоже мученик, но он далеко не сумасшедший. У Молдорфа гіросто словесный понос. У него нет ни кровеносных сосудов, ни сердца, ни почек. Это какой-то письменный стол, бюро с бесконечными ящичками, а на ящичках - ярлыки, надписанные белыми, черными, лиловыми, коричневыми и синими чернилами, шафраном, лазурью, бирюзой, кораллом, бисером, киноварью, ярью-медянкой, охрой, ониксом, сиеной, канителью, селедкой, сыром горгонзолой, анжуйским вином…

Опытным полем, на котором развёртывается парадоксальное и противоречивое течение одной человеческой жизни - жизни неимущего американца в Париже рубежа 1920–1930-х гг., - становится, по существу, вся охваченная смертельным кризисом западная цивилизация XX столетия.

С Генри, героем книги, мы впервые сталкиваемся в дешёвых меблирашках на Монпарнасе на исходе второго года его жизни в Европе, куда его привело непреодолимое отвращение к регламентированно-деловому, проникнутому духом бескрылого практицизма и наживы образу жизни соотечественников. Не сумев прижиться в мелкобуржуазном кругу бруклинских иммигрантов, из семьи которых он родом, «Джо» (как называют его иные из теперешних приятелей) стал добровольным изгоем из своего погрязшего в материальных заботах отечества. С Америкой его связывает лишь память о вернувшейся на родину бывшей жене Моне да постоянная мысль о денежном переводе из-за океана, который вот-вот должен прийти на его имя. До поры делящий крышу с перебивающимся случайными приработками литератором-эмигрантом Борисом, он постоянно одержим мыслью о том, как добыть денег на пропитание, и ещё - спорадически накатывающими приступами эротического влечения, от времени до времени утоляемого с помощью жриц древнейшей профессии, которыми кишат улицы и переулки богемных кварталов французской столицы.

Герой-повествователь - типичное «перекати-поле»; из бесчисленных житейских передряг, складывающихся в цепь осколков-фрагментов, его неизменно выручает интуитивный здравый смысл и приправленная порядочной дозой цинизма неистребимая тяга к жизни. Он ничуть не лукавит, признаваясь самому себе: «Я здоров. Неизлечимо здоров. Ни печалей, ни сожалений. Ни прошлого, ни будущего. Для меня довольно и настоящего».

Париж, «точно огромный заразный больной, разбросавшийся на постели Красивые улицы выглядят не так отвратительно только потому, что из них выкачан гной». Но Генри/Джо обитает в естественном для него окружении шлюх, сутенёров, обитателей борделей, авантюристов всех мастей... Он с лёгкостью вписывается в жизнь парижского «дна», во всей его натуралистической неприглядности. Но мощное духовное начало, тяга к творчеству парадоксально сосуществуют в натуре Генри/Джо с инстинктивным гласом утробы, превращая шокирующий физиологичностью деталей рассказ о теневой стороне бытия в феерическую полифонию возвышенного и земного.

Презирающий отечество как образцовую цитадель вульгарной буржуазности, не питающий ни малейших иллюзий относительно перспектив всей современной цивилизации, он движим честолюбивым стремлением создать книгу - «затяжное оскорбление, плевок в морду Искусству, пинок под зад Богу, Человеку, Судьбе, Времени, Любви, Красоте...» - и в процессе этого на каждом шагу сталкивается с неизбывной прочностью накопленной человечеством за века Культуры. И Спутники, к которым прибивает Генри/Джо полуголодное существование, - тщетно взыскующие признания литераторы Карл, Борис, Ван Норден, драматург Сильвестр, живописцы Крюгер, Марк Свифт и другие - так или иначе оказываются перед лицом этой дилеммы.

В хаосе поражённого раковой опухолью отчуждения существования неисчислимого множества одиночек, когда единственным прибежищем персонажа оказываются парижские улицы, каждое случайное столкновение - с товарищем по несчастью, собутыльником или проституткой - способно развернуться в «хэппенинг» с непредсказуемыми последствиями. Изгнанный с «Виллы Боргезе» в связи с появлением экономки Эльзы Генри/Джо находит кров и стол в доме драматурга Сильвестра и его подруги Тани; затем обретает пристанище в доме промышляющего торговлей жемчугом индуса; неожиданно получает место корректора в американской газете, которое спустя несколько месяцев по прихоти случая теряет; потом, пресытившись обществом своего помешанного на сексе приятеля Ван Нордена и его вечно пьяной сожительницы Маши (по слухам - русской княгини), на некоторое время становится преподавателем английского в лицее в Дижоне, чтобы в конце концов весною следующего года снова оказаться без гроша в кармане на парижских улицах, в ещё более глубокой убеждённости в том, что мир катится в тартарары, что он - не более чем «серая пустыня, ковёр из стали и цемента», в котором, однако, находится место для нетленной красоты церкви Сакре-Кёр, неизъяснимой магии полотен Матисса («...так ошеломляет торжествующий цвет подлинной жизни»), поэзии Уитмена («Уитмен был поэтом Тела и поэтом Души. Первым и последним поэтом. Сегодня его уже почти невозможно расшифровать, он как памятник, испещрённый иероглифами, ключ к которым утерян»). Находится место и царственному хороводу вечной природы, окрашивающей в неповторимые тона городские ландшафты Парижа, и торжествующему над катаклизмами времени величавому течению Сены: «Тут, где эта река так плавно несёт свои воды между холмами, лежит земля с таким богатейшим прошлым, что, как бы далеко назад ни забегала твоя мысль, эта земля всегда была и всегда на ней был человек».

Стряхнувший, как ему кажется, с себя гнетущее ярмо принадлежности к зиждущейся на неправедных основах буржуазной цивилизации Генри/Джо не ведает путей и возможностей разрешить противоречие между охваченным лихорадкой энтропии обществом и вечной природой, между бескрылым существованием погрязших в мелочной суете современников и вновь и вновь воспаряющим над унылым горизонтом повседневности духом творчества. Однако в страстной исповедальности растянувшейся на множество томов автобиографии Г. Миллера (за «Тропиком Рака» последовали «Чёрная весна» (1936) и «Тропик Козерога» (1939), затем вторая романная трилогия и полтора десятка эссеистических книг) запечатлелись столь существенные приметы и особенности человеческого удела в нашем бурном и драматичном веке, что у эксцентричного американца, стоявшего у истоков авангардистских исканий литературы современного Запада, и сегодня немало учеников и последователей. И ещё больше - читателей.

Роман «Тропик рака» написан Генри Миллером и выпущенный в тираж в 1934, можно назвать самым поразительным повествованием. Писатель в этой книге, повествует от первого лица, описывая события так ярко и эмоционально, что сомнений не остается – книга действительно автобиография.
Однако не все в этом романе основано на реальных событиях, здесь очень много вымышленных эпизодов. Сам автор, американец по происхождению, жил в нищете, нуждаясь во всем, что необходимо для сносного существования. Посетив Париж, Генри узнает настоящую жизнь этого знаменитого города. Роман повествует о похоти и разврате, которые царили в то время в самом романтичном городе мира.
Рассказчик, в своей книге общается с читателями настолько просто и откровенно, что многие были ошеломлены, только начав читать ее. Подробное повествование о похождениях молодого человека, желающего достичь известности, как писателя. Полное описание постельных сцен и эпизодов из сексуальной жизни Генри и его подружек.
Этот противоречивый роман потрясает своими откровениями. Многие, начав читать книгу «Тропик рака», говорили о пошлости, жестокости и обилии грязных постельных сцен, описанных таким образом, что становится противно от осознания человеческой натуры, какая она есть на самом деле. Люди говорили, что это самая ужасная книга в их жизни, грязная, развратная и отвратительная, но дочитывали ее до конца. Роман оставляет двойственное впечатление, отвращение и интерес.
Автор подробно передает мысли, которые посещали его самого во время приключений во Франции. Поиск истинного смысла жизни, понятия о цели, которую он преследовал в те времена, и настоящей сущности практически всех людей. Лицемерие и ложь описаны в романе «Тропик рака», приносят осознание, что все низменные инстинкты и желания существуют в каждом человеке, но скрыты от окружающих под маской добродетели и доброты.
Если изучить все отзывы об этом романе, понимаешь, что люди не хотят признаваться самим себе в собственных порочных мыслях и действиях, но взахлеб читают эту потрясающую книгу. На сегодняшний день роман «Тропик рака», одна из самых популярных книг, несмотря на то, что она была написана чуть меньше века назад. Каждый человек, прочитавший данную книгу осознает, что он его мысли, действия и желания остаются на одном уровне с людьми того времени, такие вещи не меняются с годами. Это значит, что сущность человека не изменится никогда, оставаясь на том же уровне, что и миллионы лет назад.
Конечно, моральные принципы 1930-ых годов, не позволяли людям принять роман «Тропик рака» и признать его потрясающим. Книга вышла небольшим тиражом и большой популярности не приобрела. Читатели не могли позволить себе признать, что это произведение поистине гениально, передает картину жизни каждого, основанную на низменных и похотливых мыслях. Стоимость романа была изначально довольно высока, что тоже не делало роман особо популярным, не каждый мог позволить себе приобрести такую вещь.
Когда несколько экземпляров книги «Тропик рака» попали в Англию и США, их немедленно запретили продавать и тиражировать. Спустя годы, пройдя через огромное количество судебных процессов, это уникальное произведение получило право на жизнь. В 1960 году книга поступила в свободную продажу и обрела невероятную популярность. Огромный читательский спрос доказывает гениальность автора этой книги. Ни один литературный критик не остался равнодушным, прочитав «Тропик рака». Все остаются под большим впечатлением, прочитав роман. Количество отзывов о книге потрясают. Люди наперебой комментируют прочитанное, делясь своими мнениями и впечатлениями.
Можно сделать однозначный вывод, что писатель был невероятно талантлив и не побоялся обнажить всю суть человеческой жизни. Суметь написать такое уникальное произведение, не под силу даже самым известным писателям, что является доказательством поразительный способностей Генри Миллера.

Понятие "тропик" встречается в рекламе турагентств, в статьях про путешествия, в новостях и отчетах отдыхающих. А вот что такое тропик, многие и не вспомнят. Это понятие осталось в забытых учебниках по географии. Постараемся освежить воспоминания о веселых школьных годах и наглядно рассказать, что такое тропик, где его искать на глобусе. Какие бывают тропики и для чего они нужны?

Что такое тропик? Происхождение названия

Слово происходит из греческого tropicos, что значит "круг поворота". Забытое название показалось очень удобным для географов, и они стали называть так определенный климатический пояс, а позднее и его границы.

Проще всего понять, что такое тропик, если представить невидимые линии на поверхности Земли, отделяющие определенную климатическую зону. Эти линии параллельны экватору и расположены на 23,43722° северной и южной широты. Эти границы имеют и собственные, довольно поэтические названия.

С такой точностью широта тропика была вычислена неспроста. Именно в пределах данных границ Солнце достигает максимальной высоты на небосводе (находится в зените). А значит, полоса Земли в данных границах получает больше всего тепла и солнечного света. Такой поток солнечных частиц, казалось бы, гарантирует, что в данной зоне будет сухой и жаркий климат. Но не все так просто.

Поверхность Земли на 3/4 состоит из воды. Кроме этого, Земля вращается, благодаря чему на ее поверхности дуют постоянные влажные восточные ветры - пассаты. Они обеспечивают дожди в сухой зоне, правда, лишь определенную часть года. Именно поэтому в тропиках только два времени года - сезон дождей, которые приносят пассаты, и «сухой» - летний - сезон.

Тропик Рака

Границы самого жаркого климатического пояса имеют и собственные названия. Северную границу называют тропиком Рака - именно в этом знаке зодиака Солнце находится в день летнего солнцестояния. И южный, и северный тропики отделяют самый жаркий климатический пояс Земли от более умеренного пояса - субтропиков.

Тропик Козерога

Противоположная тропику Рака, южная параллель, называется южный тропик, или тропик Козерога. На данной широте южного полушария Солнце в полдень может подняться на максимальную высоту. Это событие происходит в день Зимнего солнцестояния, когда в южном полушарии царствует лето.

Такое наименование тропики получил из-за принятой системы зодиака, по которой дни летнего и зимнего солнцестояния приходились на временные интервалы, когда Солнце находилось в зодиакальных созвездиях Рака и Козерога. Но за 2 000 лет нутация Земли привела к тому, что сейчас мы наблюдаем несколько иной зодиак, и наше светило на видимом небосводе движется немного по-иному. В настоящее время Солнце в северном полушарии проходит свой максимум в созвездии Близнецов. Для южного полушария день зимнего солнцестояния происходит в момент, когда Солнце находится в созвездии Стрельца. Но поэтические названия так и остались на карте Земли.

Надеемся, что вы получили представление о том, что такое тропик, и оценили поэтические таланты безымянных географов прошлого.

Тропики любви - 1

ГЕНРИ МИЛЛЕР. ТРОПИК РАКА

Эти романы постепенно уступят место дневникам и автобиографиям, которые могут стать пленительными книгами, если только человек знает, как

выбрать из того, что он называет своим опытом, то, что действительно есть его опыт, и как записать эту правду собственной жизни правдиво.

Ральф Уолдо Эмерсон

Я живу на вилле Боргезе. Кругом - ни соринки, все стулья на местах. Мы здесь одни, и мы - мертвецы.
Вчера вечером Борис обнаружил вшей. Пришлось побрить ему подмышки, но даже после этого чесотка не прекратилась. Как это можно так завшиветь

в таком чистом месте? Но не суть. Без этих вшей мы не сошлись бы с Борисом так коротко.
Борис только что изложил мне свою точку зрения. Он - предсказатель погоды. Непогода будет продолжаться, говорит он. Нас ждут неслыханные

потрясения, неслыханные убийства, неслыханное отчаяние. Ни малейшего улучшения погоды нигде не предвидится. Рак времени продолжает разъедать

нас.
Все наши герои или уже прикончили себя, или занимаются этим сейчас.
Следовательно, настоящий герой - это вовсе не Время, это Отсутствие времени. Нам надо идти в ногу, равняя шаг, по дороге в тюрьму смерти.

Побег невозможен. Погода не переменится.
Это уже моя вторая осень в Париже. Я никогда не мог понять, зачем меня сюда принесло.
У меня ни работы, ни сбережений, ни надежд. Я - счастливейший человек в мире. Год назад, даже полгода, я думал, что я писатель. Сейчас я об

этом уже не думаю, просто я писатель. Все, что было связано с литературой, отвалилось от меня. Слава Богу, писать книг больше не надо.
В таком случае как же рассматривать это произведение? Это не книга в привычном смысле слова. Нет! Это затяжное оскорбление, плевок в морду

Искусству, пинок под зад Богу, Человеку, Судьбе, Времени, Любви, Красоте...
всему чему хотите. Я буду петь, пока вы подыхаете; я буду танцевать над вашим грязным трупом...
Но чтобы петь, нужно открыть рот. Нужно иметь пару здоровых легких и некоторое знание музыки. Не существенно, есть ли у тебя при этом

аккордеон или гитара. Важно желание петь. В таком случае это произведение - Песнь. Я пою.
Я пою для тебя, Таня. Мне хотелось бы петь лучше, мелодичнее, но тогда ты. скорее всего, не стала бы меня слушать вовсе. Ты слыхала, как

пели другие, но тебя это не тронуло.
Сегодня двадцать какое-то октября. Я перестал следить за календарем. В нем есть пробелы, но это пробелы между снами, и сознание скользит

мимо них.
Мир вокруг меня растворяется, оставляя тут и там островки времени. Мир - это сам себя пожирающий рак... Я думаю, что, когда на все и вся

снизойдет великая тишина, музыка наконец восторжествует. Когда все снова всосется в матку времени, хаос вернется на землю, а хаос - партитура

действительности.
Ты, Таня, - мой хаос. поэтому-то я и пою. Собственно, это даже и не я, а умирающий мир, с которого сползает кожура времени. Но я сам еще жив

и барахтаюсь в твоей матке, и это моя действительность. Дремлю... Физиология любви. Отдыхающий кит со своим двухметровым пенисом. Летучая мышь -

penis libre. Животные с костью в пенисе. Следовательно, "костостой"... "К счастью,
- говорит Гурмон, - костяная структура утрачена человеком".